Это было у моря

Maellon

========== X ==========

Не гони меня прочь, я знаю, -

Ты за дверью немой не спишь

Ты виною пьян - вспоминая

Встреч украденных свет и тишь.

Но бессмысленны все терзанья.

Жизнь - песок, а любовь - вода.

Подари мне одно лобзанье,

Уходящий, как навсегда.

Мы теряемся в светотени

Ты - и долг, я - и воровство.

Мне б еще пару рук сплетений,

Стук шагов, там, на мостовой…

Тень ресниц твоих на бумаге

Дай хоть миг - мне же вечность стыть!

У окна, где багрянцем флаги

Жгут под осень твои мосты…

Санса

шла по застеленному ковром коридору. Ей казалось, что не только ее шаги бухают, как удары молотка по наковальне, но даже стук взбесившегося сердца отражается от стен, словно удары колокола. В ушах шелестело – она не могла расслышать ничего, кроме себя самой – может быть, весь дом уже проснулся, а она все еще пытается красться… Как глупо… Впрочем, двери не открывались, свет не зажигался – ее глаза привыкли к тьме, она начала различать смутные очертания не слишком знакомой обстановки. Вот стена – она кажется близкой – а протягиваешь руку – и касаешься пустоты… Видимо, это не стена, а ее тень… Но откуда тень – света-то ведь нет?

Санса разглядела на стене более темные прямоугольники – картины. Вот и двери. Справа – спальня Серсеи, напротив – гостевая, в которой спит теперь Мирцелла. В обеих комнатах свет был погашен - иначе из-под двери был бы виден тонкий луч, который она заметила в спальне Джоффри. Санса поначалу решила подождать – но потом отвергла эту мысль. В пекло Джоффри. Ей надо было знать сейчас. Она осторожно прошла мимо запертых дверей – кабинет Серсеи. А где же спит Сандор? Как глупо – она же ни разу не была у него, даже не интересовалась, где, собственно, он проводит свои вечера и ночи. Санса поздравила себя с последовательностью – она так переживала за то, где он пропадал каких-то два часа, но даже не удосужилась спросить, где и как он живет. Отлично. Очень любящий жест.

Она добралась до лестницы, и ей вспомнилась Лея с синяком на лице. Если она так шибанулась днем, то что же будет с Сансой, если она скатится с этих ступеней ночью? По крайней мере, будет приятно осознавать, что она сломает шею из-за любви…

Мертвой хваткой вцепившись в перила, Санса стала медленно спускаться вниз – сползая на каждую ступень, как ребенок – одну ногу вниз, пока не коснется ступней твердой поверхности, а потом туда же вторую. Передышка – успокоились - и следующий шаг. Так она добралась до пролета, где лестница поворачивала влево. Села на покрытую толстым ковром площадку, задумалась. В верхней части лестницы она насчитала 17 ступеней. Семнадцать попыток сверзиться вниз. Семнадцать упущенных возможностей умереть молодой. Семнадцать подаренных ей шансов не узнать правды. И все их она пропустила. А впереди было еще столько же – или больше. Если она пройдет и это второе испытание – куда дальше? Санса напрягла память, пытаясь вспомнить расположение помещений внизу. Направо - узкий коридор, ведущий в кухню. Там еще была лестница вниз, в подвал и туалет, в который Санса однажды ходила, когда тот, что в маленькой столовой, оказался занят. Прямо – выход на веранду – там не было больше ничего, кроме распахивающегося тебе навстречу светлого пространства. Значит, оставался коридор слева, где Санса никогда не была, и откуда - гипотетически - был доступ в трехместный гараж, приделанный одним боком к дому. И, видимо, там же была комната Сандора. Ну вот, теперь, когда цель была обозначена, можно было продолжать путь. Санса вздохнула и снова вцепилась в перила.

Нижний пролет был на одну ступеньку короче. Вот и пол, наконец. Санса села на последнюю ступеньку, пытаясь унять колотящееся, как после забега, сердце. В доме было тихо, лишь где-то в глубине кухни что-то мерно шлепало – видимо, работала посудомоечная машина. Так, тут бы можно было даже включить подсветку в телефоне – внизу никто не спал. Кроме него. Но вдруг Серсея встанет, выйдет к перилам и захочет поглядеть вниз? Или Джоффри? Ну что за бредовая мысль. Внизу было чуть светлее – из входной застекленной витражной двери падал лунный свет, так же смутно обозначены были не обремененные дверями арки, ведущие в гостиную и в маленькую столовую. Нет, обойдемся без фонаря. Санса повернула от лестницы и вошла в длинный узкий коридор, в конце которого ярким холодным светом зияли окна веранды, бросая лунный прямоугольник на пол коридора. Она миновала поворот на кухню. Вот он - коридор – даже проход налево.

Тут было страшно темно, и Санса для надежности – учитывая, что пути она не знала, это было вполне благоразумно – вела рукой по левой стене, в правой держа на всякий случай телефон. Она прошла всего несколько шагов, как стена под рукой кончилась, и пальцы скользнули по деревянной поверхности двери. Вот и ручка. Санса решилась-таки посветить телефоном и нажала кнопку. Она была в очень узком коридоре – ей в темноте он казался необъятным, а тут была буквально пара шагов до следующего поворота, видимо, ведущего к переходу в гараж. Больше вариантов не было, и Санса, холодея от ужаса, повернула ручку, легко толкая дверь коленкой. Ничего. Заперта. Ни света, ни звука. Да что происходит? Может, его и там нет? А где он тогда? Может, постучаться? Санса костяшками помертвевших пальцев едва слышно тронула поверхность двери. Ничего. А нет, вот что-то она, кажется, услышала…

Дверь отворилась – в комнате было темно, пахло виски, и до чёртиков накурено, просто дым стоял столбом – в незадёрнутое окно падал косой лунный луч, и седые клубы, похожие на духов, причудливо танцевали в его голубом пространстве. Клиган молча пропустил ее в комнату, запер за ней дверь и так же, зловеще, не говоря ни слова, прошел к маленькому столу, где стояла бутылка и полупустой бокал, и грузно рухнул на единственный стул.

– Пришла таки, надоедливая маленькая Пташка? Ну, здравствуй. Пить будешь?

Он был очень пьян. Даже пьянее, чем тогда, в гостинице. Слова выходили из его уст медленно, словно каждое из них он должен был продумать и взвесить.

– Нет, пить я не буду. Где ты пропадал все это время?

– Где пропадал? О, в разных местах. Самых причудливых. А что тебя это так озаботило?

– Мне просто было интересно.

– Да ну? Тебе всегда интересно. Такая маленькая любопытная птичка, что любит совать свой клювик, куда не надо. Крутящаяся там и сям. Вертящая хвостом где ни попадя. Что тебе теперь интересно? Ты пришла задавать мне страшные вопросы в стиле озабоченных жен? «Где ты был?» «С кем пил?» «Не изменял ли?» «Отчего от тебя так пахнет?» И в этом роде. Это так забавно и трогательно, что я, седьмое пекло, выпью за твоё здоровье! Ура заботливой Пташке, что так беспокоилась о судьбе Пса, что даже осмелела настолько, чтобы сунуть свой чистенький нос в его грязную конуру. Или что, ты пришла за порцией бесплатной любви? Извини, я сегодня слегка не в форме. Нет, ради тебя я, конечно, могу постараться, но результат может быть весьма плачевным… Уж не обессудь…

– Ты омерзителен. Я ухожу.

– Нет уж, раз пришла – сиди. Хотела поговорить – поговорим. А то мне что-то надоело говорить с луной. Она мерзкая, эта луна – все время подглядывает. Как этот твой любимый Бейлиш.

– Он не мой любимый.

– А кто твой любимый? Как там Джоффри? Канделябры еще целы? Где эта проклятая емкость? В стакан надо еще умудриться попасть, это еще сложнее, чем прицелиться в очко – в сущности, стакан мне не нужен…

Он начал пить из горла. Пил долго – Санса с ужасом смотрела, как тускло отсвечивающая бутылка поднимается все выше.

– Вот, так лучше. И так, о чем то бишь мы? Ах да, Джоффри… Удалось ему… как это слово, забыл, смешное такое… нет, не смешное… что-то с фиалками… Нет, не то. Ах, вот, дефлорировать! Вот что он хотел сделать. Дефлорировать тебя. Как подарок. На загребучий день рожденья. Он уже случился? Ты теперь взрослая женщина – тебя и не надо вот то самое – нет сил больше его выговаривать, это треклятое слово… ну, ты меня поняла…

– Я не понимаю, о чем ты.

– А я думаю, отлично понимаешь. Ну да, я забыл – вру у нас только я. А ты – сама честность…

– Если ты будешь меня оскорблять, я уйду.

– Да, и оскорблять можешь тоже только ты. Как это типично. В сущности, все бабы одинаковые, что малые, что старые. И никуда от них не деться. Все утро носи мешки за этой стервой Серсеей – а вечером хочешь расслабиться – и опять, смотри-ка – по твою душу уже пришли, глаза сверкают, рот превратился в булавочную головку от укоризны. Ну давай, укоряй. Я тебя слушаю.

– Я беспокоилась…

– Ага, ты, Иные тебя подери, так беспокоилась, что пробегала по всей округе шесть загребучих часов! Седьмое пекло, шесть! Что ты там делала, собирала гербарий на память с каждого долбаного дерева, о корни которого споткнулась?