Это было у моря
Шрифт:
— Поговори у меня. Сейчас сам пойдешь варить кофе.
— Не хочу кофе. На самом деле я хочу тебя — просто кокетничаю…
Санса вжалась в подушку — как и всегда, когда он проделывал эти свои штуки, спускаясь все ниже, целуя туда, где кожа шла мурашками не то, что от прикосновений, но даже от мыслей, что кто-то может туда добраться. Прядь его волос скользнула по ее бедру. Санса не выдержав, выдохнула. Нестерпимо.
Она кончила дважды — первый раз от его беззастенчивых поцелуев туда, где были уже давно готовы его принять и второй — на крыльях первого раза, когда он, уже не выдерживая
И, как всегда, все закончилось слишком быстро. Санса с удивлением обнаружила, что ее вихры промокли на висках и что она искусала губу до крови — что сейчас с недовольством изучал Сандор.
— Это что?
— Случайно вышло. Это не ты.
— Я вроде тоже не помню, чтобы кусался. По крайней мере — не здесь.
— Фу! Нет, это я сама. От… от переизбытка чувств.
— Ужас какой. Вот и связывайся потом с тобой. Глупая страстная Пташка, которая даже в любви умудряется сделать себе больно. Ну что ты за недоразумение, а?
— Уж какая есть. Ты сам недоразумение.
— Я — это точно.
— Значит мы оба. И отлично друг друга дополняем…
— Хорошо. Сейчас еще рано. Можно поспать…
— Не хочу.
— Ну-ну. Спорим, стоит тебе, как обычно, уткнуться носом мне за ухо, и ты через пять минут вырубишься?
— Вот и нет. Я лучше буду на тебя смотреть.
— Ага. А сама все время ладишь: «Не смотри на меня, не смотри» … Нечестно.
— Как всегда.
Санса провела пальцем по его подбородку — уже колючий.
— Сандор, послушай, ты никогда не думал о том, какими бы могли быть наши дети?
— Наши — что? Ты сама еще ребенок, седьмое пекло!
— Ну уже нет, все же. Значит, не думал?
Он прищурил глаза и ответил, как будто нехотя:
— Думал. Знаешь, я всегда боялся этих мыслей — а до тебя у меня и шансов таких не было — что там попусту размышлять-то? Но с тобой — впервые я об этом задумался… всяко же бывает.
— А почему боялся?
— Потому что я сам был не самым счастливым ребенком на свете. И потому не очень-то рвусь в отцы.
— А какая связь?
— Очень простая. Зачем рожать детей — чтобы они потом стали несчастливы? Одиноки, заброшены, неприкаяны? Может, лучше вообще не надо?
— А мне кажется, ты был бы прекрасным отцом. Я помню, как ты возился с Томменом. Он просто молиться на тебя был готов…
— При таком отце, как Роберт — а ему дела не было до мальчиков — неудивительно, что пацан бросался на первого встречного мужика, даже на такое чудище, как я. И потом он был такой — ну тоже заброшенный, как я в его
Санса улыбнулась. Ей так и казалось. Она вспомнила собственного папу и подумала — что для отцов сыновья — это доказательство жизнеспособности — но дочери — как откровение.
— Надо всех. И мальчиков, и девочек — и чтобы много.
— Еще и много. Ты, Пташка, привыкла жить на широкую ногу — вот и грезы у тебя соответствующие. Детей надо кормить, вообще-то.
— Так дело же все равно не в деньгах. Ты сам только что сказал про Томмена. А на Джоффри посмотри!
— Ну нет. Пускай теперь барышня Тирелл на него смотрит. А я не хочу. Я лучше на тебя посмотрю.
Он облокотился на подушку, задумчиво глядя на Сансу.
— Да, вот такую же девочку. Рыжую, как закатное солнце, с конопушками на носу и такими же прозрачными, ясными глазами как у тебя.
— Ага. Так думаешь — а потом родится маленькое черное чудовище — с твоими темными кудрями и характером моей сестры. Вы с ней вообще-то очень похожи, если вдуматься. Даже цвет глаз почти такой же… И вот мне повезло — два закоренелых упрямца на одну мою рыжую голову. Так что и дети у нас будут соответствующие — упертые, как бараны. Но лучше в тебя, чем в меня… или на худой конец в Арью.
— Почему это?
— В вас обоих есть удивительная жизненная сила, которой мне всегда не хватало. Никаких терзаний, страхов, боязни жить…
— Сдается мне, что ты говоришь только про свою сеструху. У меня всего этого добра хватает, даже с избытком.
— Это потому, что тебя жизнь изломала. А проживи ты иначе…
Санса уставилась в потолок.
— Мне бы хотелось сына. Такого как ты. Сильного, смелого. С твоим чувством юмора. Чтобы посмотреть, каким бы ты был, если бы не весь этот ужас, что с тобой случился. Мне кажется, и для тебя это тоже было бы важно — увидеть себя со стороны — но целостного, такого, каким вижу тебя я.
— Только ты и видишь. Но ты права — это было бы занятно. Жалко, что все это несбыточные мечты…
— Так уже несбыточные?
— Пташка, когда-нибудь — может быть. Но явно не сегодня… Но спасибо за предложение. Как и со всем остальным — мне такого еще никто не говорил. И это много для меня значит.
— Вот видишь. А ты все хочешь меня бросить…
— Я — хочу — тебя — бросить? Ты с ума сошла! Я не хочу. Это как душу взять и ножиком так небрежно вырезать, как выковыривают серединку из яблока. Жизнь так складывается. Я тут не при чем. Я просто хочу дать тебе возможность идти вперед, не хочу навязываться и сковывать тебя.
— А тебе не кажется, что уже поздновато волноваться на этот счет? Я вообще уже не понимаю, где кончаюсь я и начинаешься ты. А ты говоришь «идти вперед»! Если ты меня покинешь — как я пойду вперёд — без тела, без души? Разорванная пополам по живому? Зная, что ты где-то — в таком же виде бродишь без меня и кровоточишь — как и я. Ну что за мазохистский бред?
— Успокойся. Еще ничего не решено. Может, сейчас приедет Мизинец и положит нас тут обоих из автомата — тогда и переживать будет не о чем. Давай ты лучше поспишь?