Это было у моря
Шрифт:
— Ну хорошо. Тогда хотя бы будем созваниваться, ладно?
— Ладно. Боюсь, это и меня тоже держит на плаву, -нехотя сказал он хриплым голосом. — Хожу вокруг этой мерзкой трубки весь день, все жду — когда же.
— Так почему же ты днем не позвонил? — почти застонала Санса.
— Потому что это ни к чему. Ну представь себе, если бы я позвонил, пока ты была у директора, а? Нет уж. Хватит и вечернего одного. Так даже интереснее. Приятное окончание дня: есть к чему стремиться и есть зачем прожить день…
— С каких пор ты записался
— С тех пор, как ты записалась в школу. Учись хорошо — пока я буду философствовать в свое удовольствие.
— Ну-ну. Я бы рада поменяться местами. Нечестно.
— А что в этом грязном мире бывает честно?
— Наша любовь.
— Ну разве что. Кстати Пташка — еще вчера хотел тебе сказать — но не успел. Я люблю тебя. И, наверное, я самый удачливый птицелов на свете — и самый счастливый. Потому что не только поймал, но и приручил…
— Сандор… Эта было удовольствие — быть пойманной тобой. И моя самая большая удача. Может, не случись этого — и на свете меня уже бы не было…
— Прекрати. Что у тебя вечный декаданс, Пташка? Ну что ты за зверь?
— Я не зверь — я птица. Твоя.
— Моя?
— Всегда…
========== VI ==========
Сандор.
1.
Сандор вошел в здание полицейского департамента за десять минут до того, как было назначено. На улице внезапно потеплело — и теперь все текло, хлюпало и пачкало все вокруг. Если в лесу оттепель после обильного снегопада еще отдавала какой-то романтикой, то в городе это было однозначно тоскливо и омерзительно. Мрачные лица, испачканная одежда, промокшие ноги — и машины, летящие мимо и при каждой возможности обдающие тебя потоком грязной талой воды, смешанной со снеговой кашей и серыми остатками соли. В такие дни хотелось вообще не выходить из дому — а залечь поглубже под одеяло — и терпеливо ждать, пока день перейдет в сумерки, а сумерки — в ночь, и мгла наконец скроет все это безобразие, слегка схватив морозом дороги, превратившейся в мутные реки.
Но у людей нет выбора — и всякая погода хороша — а если и не хороша, то все равно приходится терпеть. Не было выбора и у него. Сандор уныло рассматривал новые штаны, первый раз сегодня надетые и уже до самых бедер забрызганные грязью. Он крайне удачно припарковался в глубокой луже (впрочем, и тут у него не было выбора: это было единственно свободное место на полосе, предоставленной визитерам полицейского управления) — а когда кое-как выбрался из высокого Шевви, по возможности пытаясь хотя бы не наступать в самую глубокую часть ямы с водой — его тут же обдала грязью какая-то дура-блондинка на желтом мини-Купере, лихо проехавши мимо. Сандор высказал ей вслед все что думал о ней в частности и о блондинках вообще — хорошо, что у нее окно было открыто — есть надежда, что она услышала.
Пытаться вытереться было совершенно бесполезно, и только ухудшало дело — грязь размазывалась еще больше. И какого Иного возле полиции такие свинячьи лужи? Что они, глину таскают со всего города, что ли? Сандор вспомнил свой вчерашний разговор с Пташкой — о том, что не стоит стращать детектива — и невесело усмехнулся сам себе — вот же, словно накаркал. Придется идти как есть. Остается лишь надеяться, что детектив не настолько пуглив, каким кажется по телефону.
Он подошел к дежурному офицеру, сидящему — вернее, сидящей за стойкой на входе. На него глянула пара светло-голубых
Офицер спросила у него низким, почти мужским голосом:
— Да? Чем могу помочь?
— Я… У меня назначено.
— У кого назначено? — Женщина оглядела его, дернула одной чёрной бровью, но, если чему и удивилась, виду не подала. «Ну, тут она и не такое видала», — подумалось Сандору.
— У детектива Тарли. В одиннадцать.
— У Тарли? Он должен быть на месте. Пойдемте, я вас провожу.
Она кивнула сидящему за ее спиной за компьютером мальчику-стажеру, — и он переместился на ее место за стойкой. Встала — боги, она почти так же высока, как и Бриенна Тарт — и четким, совершенно неженским шагом прошла вперед, не оглядываясь на Сандора, но и не ускоряя темпа. Он побрел за ней вслед, продолжая досадовать на вопиюще грязные штаны и стараясь слишком сильно не таращиться офицеру в спину — и на все остальное тоже. Посмотреть там было на что. Особенно поражала талия — перехваченная ремнем — но видно, что тонкая и гибкая. Сандор сглотнул и мысленно отвесил себе пару оплеух. Не прошло и двух дней, как он расстался с Пташкой — а уже раздевает глазами каждую попавшуюся бабу. Ну не каждую, конечно. Но у него и так было слишком много, чтобы этим еще и разбрасываться из-за складной фигуры и смазливой физиономии.
Они прошли по узкому коридору, поднялись на такую же узкую лестницу и еще пару раз свернули — закоулки разбегались вдоль и поперек.
— Да тут у вас настоящий лабиринт!
— Да уж. Потому то я вас и провожаю. Легче довести, чем объяснить… Но мы уже пришли.
Офицер сунулась в одну из дверей, на которой не было таблички. Что-то кратко переспросила. Повернулась к Сандору.
– Ваше имя, сэр?
— Клиган.
— Да. Можете зайти. Он ожидает вас.
— Спасибо, что проводили.
— Не за что. Да оставите вы эти свои брюки! Само высохнет! У нас все такие красивые по этой погоде ходят. И еще говорят, что женщины тщеславны, ха! Удачной вам беседы!
И она чётко, по-военному развернувшись, прошествовала обратно к лестнице.
Сандор не выдержал и все же посмотрел ей вслед. Какого хрена ему никогда не попадались подобные кадры? С такой было бы куда проще, чем с Пташкой. У этой барышни, похоже, вообще не было нервов. Ага — отсутствие нервов компенсировалось ростом и размером груди… Впрочем, его и Пташкина грудь устраивала. Он же не Джоффри. Грудь, как и все остальное. Беда в том, что Пташка далеко — и будет далеко еще немало времени.
У парня, что сидел за столом в маленьком захламленном кабинете грудь была точно больше чем у Пташки. Сандор замялся на пороге - и это он — человек, что ведет дело о расследовании на побережье? Очень юный. Очень жирный. Детектив Тарли поднял на него взгляд — похоже, еще и близорукий. Очков на нем, впрочем, не было. На Сандора глядели чистые шоколадные, как у теленка глаза. Глаза ребенка.
“Боги! Как он вообще сюда попал — этот толстый застенчивый недоросль? Тоже мне, воин!”