Это было у моря

Maellon

– Ага. Так и было.

Сансе стало не по себе. Она вспомнила, что так и не отдала тете то письмо, что было найдено в компьютере. Может, и не стоит? Его распечатка валялась в ее столе, среди каких-то бумажек и рекламок из разных колледжей.

– Я думаю, этот не надо. Но вот тех двух Ланнистерш – возможно. Очень уж броские. Погоди, а это что?

– Не надо, Джон!

Но было уже поздно. Он добрался до тех четырех, что она рисовала с Сандора. Два незаконченных – один в полный рост (Санса поблагодарила про себя Семерых,

что не стала рисовать его без одежды) и в профиль, еще одна жалкая попытка изобразить его на Неведомом – на изображении лошади Санса увязла. И был еще последний – помятый и жеваный – тот, что она нарисовала тогда, в гостинице. Когда он спал. Джон разложил их все четыре перед собой. Санса тушила горящие щеки о ледяные ладони, нервно переминаясь за его спиной. Наконец, кузен взял тот, единственный, что был закончен.

– Вот этот очень хорош. Тебе стоит его добавить. Видно, что было сделано… с чувством… И очень похоже на оригинал. Я видел его несколько более заросшим, с бородой, но…

Джон неожиданно замолчал и бросил на Сансу испуганный, почти затравленный взгляд. Но та уже впитала информацию и сейчас судорожно пыталась анализировать, что же именно он сказал.

В комнате на несколько минут повисло тяжелое, как топор, молчание. Казалось, они резко шагнули назад, в ноябрь, когда Санса почти кожей ощущала присутствие какой-то недоговоренности, но спросить боялась. Потом все как-то развеялось, хотя не до конца. После посещения Таргариенов жизнь как-то успокоилась, словно вошла в новую колею, и Санса начала потихоньку выздоравливать от всего ужаса, что лежал позади. Отстраняться, забывать, вычеркивать прошлое, день за днем. А теперь оно, казалось, вновь нахлынуло на нее – темной волной, грозящей затопить, казалось бы, ровную тропу под ногами. Санса спросила чужим, высоким голосом:

– Джон? Где ты видел его? Когда?

– Ну… мы видели его вместе с тобой в этих изысканиях Брана…

– Джон, пожалуйста! Достаточно уже вранья. Я знаю, когда и как он выглядел. И когда отрастил бороду.

– Хорошо. Я давно хотел тебе это сказать. Я видел его тут. На мотоцикле. В тот день, когда, ты помнишь, твоему Зяблику стало плохо в школе и ты отвезла его домой. Я приехал за тобой – раньше, чем надо. Видел, как вы садились в этот Арреновский лимузин. Решил не мешать. А потом мимо меня прошел мужчина. Я почти был уверен, что узнал его. Трудно такого с кем-то перепутать. Вот только борода эта… А потом он сел на здоровенный такой мотоцикл и уехал.

– И что он видел?

– Да все. Он приехал раньше меня. Когда я припарковался, его мотоцикл уже стоял на соседней улице. Он тоже за тобой наблюдал. Там есть такая будка, техническая. Мы там сигареты в свое время прятали. Он стоял за ней, смотрел. Потом ушел, когда вы уехали. Ну и все. Больше я его не видел.

– А почему мне не сказал?

– Потому что трус. Но я пытался. Помнишь, мы с тобой гуляли, под снегопадом. Уже после этого письма. Ну вот. Я уже хотел было рассказать, но ты была такая… Сказала, что тебе уже все равно. И я решил, что, пожалуй, и не стоит…

– Джон, этим своим «не стоит», ты, возможно, сломал не одну жизнь.

Санса подошла к окну. Мысли метались, как в клетке. Сейчас она вспомнила, что тогда у нее было ощущение, что за ней наблюдают. Но она была слишком

сконцентрирована на Зяблике… Боги, Зяблик! Предложение… Нет, сейчас она не будет об этом думать.

Санса взглянула на Джона, что сидел над ее набросками с убитым видом. Рука ее потянулась к столу, где лежало письмо Роберта. Вот пусть поест своей же каши. Потом она остановила себя – все же, так или иначе, это перевернёт его жизнь навсегда. В большей степени, чем ее. И, заодно, жизнь всей семьи: от Рейегара до Висеньи. Потом, надо уметь прощать. Или хотя бы пытаться.

– Джон, я не буду это дальше обсуждать. Мы сделаем вот что. Ты сейчас отвезешь меня в аэропорт.

– Куда?

– В аэропорт.

– И куда ты полетишь?

– Мне надо в столицу. И срочно. Вообще, мне надо было туда полгода назад, но, благодаря твоему «не стоит», я слегка опаздываю.

– Тебя не выпустят без бумаги от мамы.

– Этим я и собираюсь заняться, пока ты одеваешься. И никому ничего. Помни!

Она взяла злополучное письмо из стола и торопливо, не глядя на Джона вышла из комнаты.

В городе бликов у всех свои тайны

Плотные маски, вуали и пассы.

Я - вновь прибывшая, ставшая крайней

Мыкаюсь между храмом и трассой.

То ли за истиной, то ли от вьюги, -

То ли бежать, то ли прятаться в ивы.

В этой реальности мы друг для друга

Снами летим за окно торопливо.

Горечью дыма на вздохе последнем

В фильтре теряемся сигаретном.

Отблеском рыжим под облаком бледным,

Таем приметой в краю неприметном

Вечером маску сдираю я с мясом

Где там лицо? Повстречавши – не вспомнить.

Кто я тебе? Ни пароли, ни пассы

Нам не известны. Мы местным не ровня.

Как я узнаю тебя? Лишь по крыльям

Срубленным с плеч. На двоих – только пара.

По сапогам запыленным, по милям

Дней за спиной в ожиданьи удара.

На перекрестке, гонимые зовом

Пересечемся – зимою, весною?

И не приметим друг друга мы снова

В масках, сплетенных чужою виною.

2.

Санса тихо зашла в комнату Лианны и Рейегара, что была на втором этаже, напротив Арьиного убежища и рядом с детской. Она бывала здесь не очень часто: ей казалось, что спальня супругов – место интимное, и нарушать сакральность этого семейного храма нехорошо. Висенья спала в своей кроватке. Лианна дремала у раскрытого окна в почти таком же кресле-качалке, что была у Робина. От шороха Сансиных шагов она открыла глаза и с недоумением посмотрела на племянницу.

– Санса? Что-то случилось? Твой экзамен?

– Нет, это не экзамен, тетя. Что-то случилось. Мне нужно разрешение на вылет. Не международное, внутри страны.

– Что? Боюсь, что не поняла.

– Я объясню. Постараюсь покороче. Джон сейчас мне рассказал, что осенью видел тут Сандора. Ты знала?

Лианна опустила голову.

– Можешь не отвечать. Полагаю, что и дядя был в курсе. Вряд ли вы не делитесь информацией, зная вас. Я только одно хочу спросить – за что?