Это было у моря

Maellon

— Это просто знакомый моей тети. И старый приятель моей матери.

— А что, у Серсеи Ланнистер бывают «просто знакомые»? Вот уж не поверю. Особенно этот товарищ. Что же до «старых друзей» мамы — милая моя девочка, что мужчинам только не приходит в голову сказать, чтобы пробить стену твоего исходного недоверия. Растопить лед, так скажем. Готова поспорить, что тип с вишневым табаком тебе наплел, что был в юности влюблен в твою молодую и прекрасную — судя по тебе, последний пункт вполне может быть правдой — родительницу? Что — как это они обычно говорят — стоял под окнами, не спал ночами, катал на мотоцикле…

— На велосипеде…

— Еще хуже. Катал на велосипеде, зарывался лицом в волосы, защищал

от хулиганов, а она возьми и натяни ему нос, выбрав другого. Вот и настал крах всем мечтаниям. И тут — через какие-то ммм… пятнадцать- двадцать лет появляется она — копия матери, только еще красивее, выше, да еще и моложе. Теперь он уже не тот прежний худосочный юнец — неопытный и робкий. Он познал жизнь, набил себе шишек, сделал себя заново — и тут вот она — награда — сама идет в руки, как неопытная рыбка. Или птичка? Плюс подспудное желание насолить бывшей пассии за то, что когда-то выбрала не его… Что, узнаешь себя, дорогая? Всегда зри в корень. И если тебе говорят что-то слишком уж сладкое, чтобы быть правдой — будь уверена — оно ей и не является.

— Но зачем ему эта девочка? Я не понимаю…

— Да просто так. Хотя бы поразвлечься. Но, знаешь, пока я наблюдала за твоим этим купанием — и за типом, что любовался им, заметила одну особенность. Очень характерную. И знакомую мне по моей прошлой жизни — если, конечно, то, что я делаю сейчас, можно назвать жизнью.

Его взгляд напомнил мне, как мой усопший супруг смотрел на колесо рулетки, пока выбирал, на что поставить. Он часто играл и требовал чтобы я сопровождала его в этом его безумии — в качестве музы. Тогда я еще не была такой старой ящерицей, как сейчас. Именно этот взгляд и застыл четким следом в моей памяти — потому что он дико, до трясучки меня раздражал. Твой «старый друг мамы» глядел на тебя подобным образом — ты для него не дочь подруги, не симпатичная девочка, которую хочется полапать, ты — поле. Черное или красное. Девятнадцать или сорок семь. Ставки еще принимаются. Пока вертится колесо…

Трудно сказать, какую игру ведет Серсея Ланнистер — но, зная ее на том уровне, на каком наслышана о ней я — и все ее дальние знакомые — можно предположить, что игра эта не столь дальновидна, как ей кажется. Но что у меня не вызывает сомнений — это то, что ее скользкий помощник пойдет далеко и уж совершенно в другую, свою собственную сторону. Если ты не готова стать клеткой, на которую он поставит — хотя бы сохрани мои умозаключения в этой твоей рыжей голове. И держи ухо востро. А теперь я хочу завтракать — эти, поди, там уже наметали на стол. Пойдем, дорогуша — а то зловредное светило вскоре доберётся до нужной нам половины дороги — а от избыточного солнца у меня начинается изжога. Да не смотри ты, как будто шомпол проглотила. Я же не запугивать тебя хотела — а ты словно пичуга, что увидела кобру. Расслабься уже. Все не так страшно — а даже страшнее… Шучу…

Санса уныло тащилась за весьма бодрой для своих лет старухой. Все то, что она услышала в последние четверть часа, казалось Сансе обрывком какого-то зловещего пророчества. И почему все постоянно валится именно на нее? Что за странная случайность? Тут Сансе вспомнилось то, что она услышала от старухи буквально пару минут назад: «если тебе говорят что-то слишком уж сладкое, чтобы быть правдой — будь уверена — оно ей и не является». Было ли все это случайностью? Или весь ее приезд — это тонкий продуманный ход, продолжение чьей-то таинственной игры? Надо было срочно звонить маме и задать, наконец, все те вопросы, что накопились у Сансы за эти недели, и которые она предпочла отложить в долгий ящик — чтобы не травмировать лишний раз мать — или себя саму?

Завтрак, и вправду, уже накрыли. Оленна выбрала себе тот самый столик, где пару дней назад сидела мамаша с малышом. Санса еще находилась в раздумьях, будет ли вежливее сесть с бывшей соседкой — или стоит все же поместиться где-то отдельно — соблюдая приватность? От этих насущных размышлений ее отвлекала сама Оленна.

— Ты идешь уже брать себе еду, или так и будешь дремать на ходу? Вот тебе еще один минус ночных рыданий — потом спать хочется. Нет, не стоит оно того — если уж клевать носом где ни попадя, то только после хорошо проведенной ночи. Такой, чтобы вставать было

трудно — а садиться еще труднее. А это все — подростковая блажь. Ну, тебе пристало — ты еще маленькая. Хотя, сзади на тебя посмотреть — и не скажешь… Надо выпить кофе. Хочется черного — но нельзя — придется пить эти разбавленные помои… Ну, хоть что-то. Мой врач было начал пару месяцев назад вещать, что надо бы и от кофе отказаться. Ну, я ему и сказала, что предпочитаю, чтобы меня угробил кофе, а не эти его унылые, ханжеские причитания. Лучше полгода с кофе и припрятанной от сына пачкой табаку в собственном жилище, чем пять лет в какой-нибудь «коммуне для пожилых людей, склонных к совместному проживанию» в обществе выскочивших из ума, как чертик из коробочки — если он вообще у них когда-то был — индивидуумов, играющих в шашки под телевизор. А компания мне не нужна — и наблюдений хватает. Но с тобой, милочка, очень приятно говорить — ты внимательно слушаешь — когда не спишь, конечно — не препираешься, не говоришь: «ну, мам» — это ты оставляешь для своей матери, полагаю — и порой задаёшь любопытные вопросы. Садись со своим подносом ко мне. Теперь твоя очередь — расскажешь мне о причине твоих ночных терзаний.

Санса внутренне содрогнулась — но спорить после столь откровенного разговора было, как минимум, невежливо. Она машинально набрала себе какой-то еды: пару кексов, кофе, йогурт, красный апельсин — и двинулась к столику, где Оленна расположилась со своим блюдом, на которое она положила все виды сыра, что имелись в ассортименте буфета, набросав по краям мелких помидоров и зеленого винограда. Она кинула на Сансу острый взгляд из-под тонких, почти бесцветных бровей, которые лихо подкрашивала коричневым карандашом.

— Ну что, наковыряла еды? Садись, ешь, рассказывай. Тебе же не терпится с кем-то поделиться своими бедами — а и не с кем. Матери ты не скажешь — это понятно, ну не с Серсеей же тебе откровенничать, в самом деле. А своего единственного собеседника ты, похоже, потеряла. Или прогнала?

Санса не нашла ничего умного, чтобы ответить, и поэтому утопила нос в стакане с кофе.

— Молчишь, значит, я попала — прогнала. И за что же, интересно, такая немилость? Про пылинки сдувать, ложиться вместо коврика перед каждой лужей за неимением плаща и прочие сентиментальные глупости я даже не стану упоминать. Сама знаешь. Но что этот товарищ таращится на тебя так, как будто ты — колодец, а он — странник в пустыне — скажу. Рядом с тобой у него вечно такой вид, словно он набрел среди темного леса на освещенный дом — и теперь пытается тщетно разглядеть, что же там внутри — и не может, потому что глаза привыкли к темноте, а свет — обжигает.

Просто нет такой привычки. Это, конечно, непросто. Да и нужно ли? Всегда есть варианты более традиционные… Жила бы ты там, откуда я приехала — я бы познакомила тебя со своими внуками. Один, правда, уже оженился на какой-то слащавой, как сахарная вода, дуре. А другой… мда… но у меня их трое — кто-нибудь бы, да подошел. Когда люди близки по возрасту, социальной прослойке и финансовому положению — это просто, потому что банально.

Женился — дети — потом кто-нибудь из двоих обязательно уйдет налево — да ненадолго, потому что гулять скучно и не гулять тоже. Все эти варианты просчитаны заранее, как по школьному учебнику: сомневаешься — открой последнюю страницу — там будет ответ, честный и незамысловатый. А вот решить задачу с двумя неизвестными и временем в качестве условия за скобкой — это надо попотеть. Небанальная задача — и интересный вариант развития событий. Каждый дальше решает для себя, что ему ближе. Мне был ближе второй вариант — я не искала легких путей и теперь плачу за это — одиночеством. Но, заметь, я не сказала, что жалею. Потому что я не жалею. Ни секундочки. По крайней мере — есть что вспомнить…

Оленна вновь зашлась в своем жутком хохоте, который почти перешел в удушье. Санса анализировала все услышанное, косясь на побагровевшую старуху. Но та откашлялась и снова была в седле.

— Ну что, есть вопросы? Я слишком много болтаю — аж кашель наскочил. Эта загребущая жадная эмфизема — единственная, кто теперь на меня наскакивает. Да еще бессонница. Как дрянное вино, что подали после хорошего обеда. Но бокал полон и счет оплачен — значит, надо пить, что дают.