Это было у моря
Шрифт:
– Фу, еще глупости – повесить на шею, да и ладно.
– Нет, милый, женщинам нравится красивая упаковка. И не только женщинам – всем. В этом половина интриги. И так во всем.
– Мам, нет, это бабские штучки. Мне не интересна упаковка – я хочу то, что внутри. А остальное – пустая трата времени для всяких слабоумных… Если хочешь, упакуй сама. Коли ты считаешь, что это необходимо…
– Хорошо, милый. Договорились. А, слушай, еще вот что. Похвали своего брата. Он так собой горд из-за
– Кого, Томмена? Не стану я его хвалить. Ты видела, как он сидел на этой мелкой лошади? Как мешок с картошкой. Хуже девчонки. Пусть сперва научится ездить. Не смеши меня. Пусть вон Пес его хвалит, он вечно старается подлизаться, а Томмен и рад. Вот олух! Мы же ему платим, а брательник возомнил, что Пес его любит! Боги! Пес – любит… Я уже и друзьям про это рассказал – вот был ржач…
– Милый, не забывай – это твой брат. Не надо обсуждать его с друзьями. Мне это не нравится.
– Ну и что, что брат? Он же позорит меня и тебя тоже. Ему надо бы равняться на родственников, а он таскается, как хвост, за каким-то дурацким, страшным, как чудище, охранником. Стыдоба. Ты бы лучше научила его, как надо обращаться с прислугой, а не втирала мне про эти телячьи нежности. Радуйся, что я ему не дал пенделя тогда за столом – когда он устроил скандал из-за того, что ты услала Пса лакать из миски на кухне. В следующий раз я и гостей не постесняюсь.
– Хорошо, все, оставим это. Тем более, мы уже приехали.
Они подъехали к дому. Лимузин как раз показался из-за поворота. Серсея открыла пультом ворота и въехала на участок. Нет, если вдуматься, день сегодня отнюдь не плохой…
========== V ==========
Я знаю магию чисел,
Я знаю магию слов,
Я знаю, как вызвать любовь мыслью,
Как заговорить кровь.
Я знаю, что было, что будет и что есть,
Но ничего из того не хочу изменить -
Мои ноги в земле, голова в небесах,
А тело здесь - растянулось в нить -
Поиграй на этой струне,
Узнай что-нибудь обо мне!
Поиграй на этой струне,
Узнай что-нибудь обо мне -
Я такая слепая, я такая святая,
Я знаю всё, но я тебя не знаю,
Я играю у края музыку рая,
Но кто меня знает, кто я такая…
Я знаю, о чём говорит гранит,
О чём толкует топот копыт,
Как олово лить, как молоко кипятить,
Я знаю - во мне снова слово болит.
Я знаю, как выглядит звук,
Что делает с миром движение рук,
Кто кому враг и кто кому друг,
Куда выстрелит согнутый лук -
Поиграй на его струне,
Узнай что-нибудь обо мне!
Поиграй на его струне,
Узнай что-нибудь обо мне -
Я могу появиться, я могу скрыться,
Я могу всё, что может присниться,
Я меняю голоса, я меняю лица,
Но кто меня знает, что я за птица…
Птица-птица, птица-синица -
Родилась на ветке,
Птица-птица, птица-синица -
Родилась на ветке, а хотела в клетку…
Ольга Арефьева. Магия Чисел
На волнорезе оказалось и вправду здорово. Бывают такие моменты – когда ты понимаешь, что это место - «твое». Ты узнаешь его по незаметным для других признакам, про смазанным приметам, что зовут только тебя, как тайные знаки, оставленные кем-то в веках. Ты, как ребенок из сказки, бредешь, ища под ногами хлебные крошки, которые уже давно съели прожорливые птицы – но в какой-то момент вдруг понимаешь: ты - на тропе. Тебе уже и подсказки без надобности – ты идешь по наитию, словно к пупку прицепили крючок – а кто-то тянет тебя издали, и ты перестаешь сопротивляться – если ты мудр. Или рвешь свою плоть на куски – если ты горд. А если ты осторожен и внимателен, то просто идешь, словно и нет никакого зова – а ты направляешься туда по доброй воле, но при этом не натягивая нить и не спеша за ней, как за последней надеждой, примечаешь путь, его особенности, характерные черты, создаешь себе мысленные картины и яркие образы и складываешь их в память – про запас. Чтобы потом иметь возможность вернуться…
Санса пробыла на длинной каменюке долго. Она то сидела, болтая ногами над морем, то ложилась спиной на теплую неровную поверхность волнореза. В какой-то момент она потеряла счет времени – солнце поднялось, и набежали тучи, и ветер разметал их, волнуя водяную сонную гладь, как шаловливый ребенок морщит туго натянутое покрывало, тайком забираясь на материну кровать. Санса смотрела, как в зависимости от положения лучей вода меняет цвет, и как волнуются пенные барашки, и как прячутся они под зеленоватое одеяло утихших волн. На нее вдруг снизошло удивительное спокойствие, почти апатия – но не было больше той тяжести, что разрывала ей душу минувшей ночью. Как будто она шагнула в другую эру – а за спиной, слегка скрипнув, закрылась уже навсегда позабытая дверь. Санса и не пыталась ее придержать. Что было, то прошло. Стоило подождать – пока туман перед ней приоткроет крошечное окошко и оттуда, крадучись, робко выглянет новый путь – и уже не нужно будет биться ошалевшей птицей в заколоченные окна и двери – путь осветит себя сам и позовет вперед.
Она время от времени лениво пыталась звонить матери – но те вопросы, что томили ее весь предыдущий день, словно потеряли свою остроту. В какой-то момент мать все же подошла. Голос был странен, и опять была эта незнакомая протяжность гласных, которая так резанула Сансе ухо неделю назад. Сегодня, впрочем, ее это не так шокировало – она бы не удивилась, если бы мать сама ее не узнала – даже тембр собственного голоса казался ей чужеродным.
– Санса?
– Да мам, привет, это я. Почему ты не подходила?
– Когда?
– Ну, я тебе уже два часа пытаюсь дозвониться. И на домашний. И на мобильный.
– Я не знаю. Я не заметила звонков.
– Ну ладно, неважно, главное – я дозвонилась. Как ты?
– Все хорошо.
– Как-то это невесело звучит, мам. В прошлый раз ты была куда веселее.
– А когда мы с тобой говорили в прошлый раз? Запамятовала.
– Да вчера же, мам, ты что.
– Совсем не помню. И о чем?
– Что, о чем говорили?
– Да. Напомни.
– Да о разном, мама. Ты мне рассказывала историю Джоффриного телохранителя.