Это было у моря

Maellon

– Да, сэр, я и говорю. А хозяйке я не скажу, вы не бойтесь… Я поняла, что у вас вышла размолвка с вашей Сансой. Это ничего, она еще молоденькая. Не все понимает…

– Да ты просто воплощение мудрости. И где ты раньше была, малышка?

– Я всегда была здесь, сэр. И сейчас тоже…

Сандор взглянул на девчонку, но та, сделав вид, что нашла новое пятно, усиленно принялась тереть девственную стену. Он решил сделать вид что не заметил последнюю реплику. Хватит с него одной псевдовлюбленной малолетки. Может, все же лучше кочка? Ну нет. Из одной койки его уже выжили, вторую он не упустит. А от недвусмысленных намеков как-нибудь отобьётся. Например, алкоголь – отличное средство…

Он, как и было договорено, пришел под дверь флигеля примерно в половину двенадцатого. Все предыдущее время, начиная с девяти, Пес провел на

берегу, поодаль от усадьбы, на небольшом куске дикого пляжа, неожиданно затесавшемся между двумя прямоугольниками высоченных глухих заборов, бездумно лакая вино и смоля сигареты, одну за другой. С каждым глотком голова пустела все больше – унося в небытие звон Пташкиных слов, усмешки Бейлиша, придирки Серсеи и его собственные опостылевшие мысли. Сегодня было полнолуние – Клиган наблюдал, как из-под темного, чернильно-серого унылого моря вдруг вылезла немыслимо рыжая луна – похожая на закатившийся за край блюда апельсин. Пока он закуривал, она успела высунуться почти наполовину, и потом начала незаметно для глаза, но странным образом быстро подниматься по небу, стирая из глаз мелкие звезды, намертво притягивая взгляд своей лукавой округлостью и рябью световой дорожки, что немедленно легла на взволнованную воду. Пока ночное светило неминуемо тянулось вверх, Клиган успел выпить полбутыли, дивясь на то, как в своём божественном подъеме луна обесцвечивалась и худела, делаясь все менее материальной и более зловещей. По пути она окольцевалась тройным поясом гало, и к тому времени, что было назначено Псу для явки в сегодняшнее его пристанище, луна царила над темным морем и печальным небом адской повелительницей – зрелище невыносимой красоты и пронзительности, вызывающее желание закрыть все окна, задернуть гардины - чтобы случайно не шагнуть в темную бездну, манящую трепетной близостью самых несбыточных и сокровенных желаний.

Калитку он умудрился открыть довольно тихо, а вот про камни, что лежали вдоль дороги, забыл. Наткнулся на них дважды, чуть не упал в здоровенный куст бугенвиллеи, что Серсея самолично выбирала в садовом салоне в городе – кадку тащил, конечно же, он, Пес. Треклятые цветуечки. И на хрен они ей сдались, если она даже их не поливает? Ради тяги к прекрасному? Все делал замухрышка-садовник, что целый день таскался по участку, мурлыкая себе под нос заунывные, одному ему известные песенки. Что за бред… Пес потянулся за сигаретой – карман штанов почему-то вдруг стал подозрительно узким и словно не на том месте - но подумал о въедливой Серсее, что наверняка еще не спит. Ага, сидит у шторы и вынюхивает, не идет ли кто в ночи по дорожке, ломать ее бледные бугенвиллеи. Или лилии? Тьфу, пакость какая… А из другого окна высунулся Бейлиш – и тоже сидит, держит нос по ветру и вслушивается в ночную мглу. Или превращается в летучую мышь. Или в сову. Нет, для совы он, право, мелковат. Сыч. Маленький воробьиный сыч – был такой в школьных книгах. В другой жизни, где он был еще не Пес, а просто Сандор и ходил в школу учить все про сычиков. И про бугенвиллеи. Или все же лилии? Пса стал разбирать смех, но ржать нельзя – там же Серсея. И Мизинец. Кстати, почему он Мизинец? Что это за идиотское прозвище? Думать о мизинце Мизинца Псу не хотелось, он сплюнул и помянул добрым словом Пташку за то, что она хотя бы не здесь. А то составила бы отличную компанию этим двум - по вынюхиванию. Спряталась бы за шторой, выставила свой тонкий белый носик – на переносице у ней несколько веснушек – а на виске родинка – там, где закручиваются колечками первые нежные, как пух, пряди – сидела бы тихо, как только она одна умеет сидеть – и внимала бы в ночи – не идет ли по дорожке старый хрыч, что обижает маленьких девочек – выдает их секреты – нет, наоборот – не выдает ИМ секреты… Вот хрень. В пекло Пташку – небось, спит и видит десятый сон в своей девственной кроватке, где подушек больше, чем надо, а места хватит на трех Пташек и двух Псов. В пекло их всех. Пусть себе вынюхивают, выслеживают, дружат с этой бешеной луной. У него есть на ночь место – пригретое. То есть нагретое. Чего? Чем нагретое? Опять какая-то белиберда…

Вот и флигель. Тут нет ни цветуечков, ни пташек. Дверь – седьмое пекло, где же дверь? Пес был во флигеле лишь однажды – когда помогал кухарке отнести ее многочисленные баулы в день ее заселения на место. Где был вход, он вроде бы помнил. Но какого Иного тут тогда окно?

– Эй, сэр, это вы? Сюда.

А вот и девчонка.

Опять. Лучше бы он спал на кочке. Или под кочкой. Коченел под кочкой, вокруг которой ползают большие гладкие белые змеи – то ли водяные, то ли песочные. Нет, песочных - нет. Опять какая-то муть в голове…

– Идите скорее. А то еще хозяйка увидит. У нее окно на эту сторону.

– Ага. А то она следит за лилиями. За лилиями-бугенвиллеями…

– Что?

– Нет, так. Странно, уверен, что дверь была с другой стороны. Ты точно знаешь, что вход здесь?

Горничная – она была без формы, просто в голубом каком-то халате и от этого казалась моложе – покосилась на Пса с недоумением. Боги, как же он надрался… Она, конечно, знала, что охранник Джоффри пьет – но в каких это было масштабах, представляла себе с трудом. И все же ей было его жаль. Одной хозяйки уже хватило бы, чтобы превратить жизнь человека в ад. А тут еще эта девочка…

– Ну, раз ты утверждаешь, что дверь здесь, и не хочешь, чтобы я лез в окно – а я боюсь, что окно я сейчас не осилю – слишком устал – то спасибо, с удовольствием зайду. Загляну на огонек, так скажем. Нет, огня я не люблю, ну его в пекло. И темнота сойдет – лишь бы была кровать.

– Говорите тише, сэр. А то кухарка легла не так давно.

– И что, она так хочет меня видеть? До такой степени, что легла и не спит? Тоже что ль, слушает под окном, как тот сычик размером с мизинчик?

– Не совсем понимаю, о чем вы, сэр.

– Ой, ни о чем. Так. Прости. Я буду тих, как мышь. Веди.

– Вот сюда. Тут все есть. Я вам белье постелила.

– Вот спасибо! Я, конечно, сейчас и без белья бы заснул. Но раз такое дело – то нижайший поклон.

– Дверь не забудьте закрыть. Она заперта была, а ключ у меня. Вы просто закройте щеколду изнутри. А ванная у вас тут справа, при комнате… Боги, у моих родителей в домике туалет на улице, а тут во флигеле для прислуги при каждой спальне туалет.

– Ну и что? Все равно начинка у сливных труб одинаковая… Дерьмо…

– Спокойной ночи, сэр.

– Ага, спокойной луны. То есть ночи. Прости. Я слегка выпил, но это пройдет…

– Да, сэр. Я вот что хотела сказать вам – если вдруг станет… ну, скучно, - моя дверь – третья слева. Я оставлю ее открытой. Ну, если вам вдруг захочется поговорить…

Пес от такого захода даже слегка протрезвел и с изумлением уставился на красную, как помидор горничную.

– Да что вы, сговорились все, допечь меня со своей постелью? Я же не машина, право слово, я - охранник, не шлюха в штанах. Боги! Иди уже спать, девочка. Не надо жертв… И благодарности тоже. Не за что…

– Вот и есть. Вы были единственным, кто был добр ко мне. И из-за Джоффри еще…

– Джоффри - малолетний маньяк, но нельзя же из-за одного засранца вешаться на шею первому пьяному мужику, попавшемуся по дороге! Нет, ты это брось. Иди-иди.

– Я не вешаюсь. И вы - не первый встречный. Вы того стоите. Надеюсь, она это оценит.

– Кто, Серсея?

– Нет, хозяйкина племянница. Санса. Ваша зазноба.

– Никакая она мне не… Все, я устал. Думаю, мне лучше лечь. А тебе – пойти в комнату. И тоже. Лечь, в смысле. Полагаю, найдется какой-нибудь малец, что через месяцок в твоем новом колледже утянет тебя в свою постель. И уверен, что у вас все сложится. У кого-то ведь должно хоть изредка получаться…

Горничная подняла на него глаза. И какого Иного у них всех этот преданный взгляд. Как у ребенка, что смотрит на любимую учительницу. Хорош учительница…Пьяный в дымину старый пень с обожженной мордой. Тьфу, тошно.

– Спасибо, сэр.

– Ага. Пожалуйста. А теперь иди. Что-то нехорошо…

Пес очнулся в районе трех утра, сидючи в обнимку с туалетом. Уже неплохо. Он перетащился на кровать и снова отрубился. Утро застало его врасплох невыносимым солнцем, бьющим в опухшие от выпивки глаза и неприятным ощущением, что сейчас до неприличия поздно. Он глянул на телефон – 8 утра. Матерь всеблагая – Серсея ведь собиралась в город, вчера сказала ему перед ужином! Пес выглянул в окно. Вот они все, еще толпятся у машины. Надо было как-то их обойти. Из флигеля его вывела горничная, проводив до застекленной веранды, от которой у нее был ключ. Пока Серсея бегала, как заведенная, вперед-назад – она наметила какие-то покупки и брала всех детей с собой – Сандор успел наскоро вымыться и переодеться во что пришлось под руку. Опять словно дежа-вю. Горничная сунула ему в холле стакан с водой и три белые таблетки.