Это было у моря

Maellon

– Что это?

– Экседрин. От головы. И от похмелья.

– Вот спасибо. Я, конечно, предпочел бы эль, но увы. Давай свой экседрин.

Пилюли, конечно, помогли до какой-то степени – по крайней мере, можно было не бояться открывать глаза, и любое сказанное рядом слово не вызывало желания начать биться башкой о первую попавшуюся стену. Но и все места, где он таскался за семейством - торговый центр, какой-то куцый музей морского дела, ресторан на крыше - там были мерзкие лобстеры в аквариуме, что шевелили клешнями, - и поездка туда-обратно слились в голове Сандора в какой-то вялый кошмар. Сегодня хоть не так жарко, как в прошлый раз… В тот день, когда он застал Пташку в неглиже на пляже. Сегодня ему вряд ли представится такой шанс. Уж наверное, нет. Хозяйка что-то говорила по пути обратно про Сансу, что ее надо будет привезти в усадьбу завтра. Вот он и подумает об этом завтра. А сейчас Пес мог мечтать лишь о том, как дотащится до винной лавки и до магазина – треклятые сигареты тоже кончились – последняя, выкуренная на заправочной станции по пути в город, казалось, случилась в какой-то другой жизни.

Серсея недовольно на него косилась. Ей пришлось самой отогнать Астон Мартин на станцию техобслуживания.

Из-за этого с утра Серсея была на взводе – Пес опоздал, пришел похмельный как никогда, и теперь мрачно таращился в окно, весь зеленого цвета. Внезапно он взглянул на Серсею – даже сейчас взгляд был не совсем трезвый, но, как обычно, горел злобой и ожесточением. Только сейчас ей пришло в голову, что именно этот взгляд так ее и раздражает в Клигане. Он ей никогда не восхищался. Смотрел с недоверием и злобой, а порой в его серых глазах Серсея даже замечала какой-то намек на презрение и жалость. Как он смеет, тварь, смотреть так на нее – одну из самых удачливых и желанных женщин в столице! Безродная паршивая шавка! На эту ублюдочную рыжую дрянь он смотрит совершенно иначе. И даже Серсея, хоть и твердила и ему, и себе это как мантру, в глубине души понимала – это не похоть. Про похоть Серсея знала все. А вот про то, что было во взгляде у Клигана, когда он за ужином таращился на девчонку Старк – не слишком. У нее это почему-то ассоциировалось с Робертом – как он по утрам в выходные спешил сказать «Доброе утро» Мирцелле, шумно проходя мимо ее, Серсеиной спальни, даже не утруждая себя кратким междометием в адрес жены. Она лишь слышала, как щебечет за стеной ее просыпающаяся дочка – и понимала, что та любит отца больше – и это был непреложный факт. В такие дни Серсея запихивала голову под подушку и лежала так до тех пор, пока Роберт не убирался куда-нибудь подальше – на улицу, в кабак, к шлюхам. Что было бы, если хотя бы однажды он прежде зашел к ней в комнату? И на этот вопрос ответа у нее не было. И в любом случае, было поздно, чертовски поздно что-либо менять в их жизни. Будут справляться, как есть…

– Высадите меня тут, у магазина.

– Какого Иного ты несешь? Еще не хватало.

– Или этот недоумок, ваш шофер остановит эту треклятую тачку, или я клянусь, что, доехав до усадьбы, соберу манатки – а они у меня и так собраны, - и умотаю на ближайшем самолёте куда-нибудь подальше. И вошкайтесь тут сами последнюю неделю. Или вызывайте дражайшего супруга – может, он оторвется от важных дел и приедет? Хотя я сомневаюсь… Любая шлюха на одну ночь слаще, чем та жизнь, что он проживает с вами. Переезд тоже придется организовывать самой…

Серсея от возмущения не знала, что сказать, только открывала рот – и снова закрывала его, как выброшенная на берег рыба – в голову лезли одни глупости. Джоффри слушал какую-то музыку в своем телефоне и, казалось, не замечал повисшего в воздухе напряжения. Мирцелла нарочито смотрела в окно. А у Томмена глаза округлились, рот раскрылся буквой «о», и он ошеломленно переводил взгляд с матери на Пса и обратно. Такого он еще никогда не слышал! Мама всегда сама на всех ругается – а тут сидит, молчит, словно испугалась, и не знает, что ей сказать… Томмен еще больше зауважал Пса – чтобы напугать его маму надо быть очень сильным. И очень храбрым…

– Так вы остановите машину или нет?

– Иди в пекло. Эй, останови у этой вот помойки. Я жду тебя завтра к восьми, как обычно. И на этом все не кончится, не рассчитывай.

– Я тоже надеюсь, не кончится. И именно на это и рассчитываю. Дайте только добраться до вашего мужа. Счастливо оставаться.

Больше он не глядел на нее, открыл дверь и вышел, сильно захлопнув ее за собой. Не оглядываясь, пошел к своей тухлой забегаловке. Серсее нужно было время, чтобы успокоиться, и она, пересев на переднее сиденье, нервно закурила. Смотреть в глаза детям было неловко. И что он имел в виду, когда говорил, что доберется до Роберта? Не хочет ли он… Серсее впервые в жизни стало жутко и почти стыдно за собственные милые грешки. Безразличие безразличием – но кто его знает, Роберта – он непредсказуем, как дикая стихия… Может, дать Клигану денег, чтобы тот заткнулся? Да, пожалуй, так она и сделает. А там – кто знает – может, и найдет позже способ поквитаться с мерзким Псом. Не за сегодня, не за перегар - а за этот его взгляд. И тот, которым он смотрит на Сансу. Не на это ли намекал Бейлиш? Может, между ними что-то есть? Нет, ну что за вздор. Девчонке только пятнадцать и она – сама невинность. Чушь. Это просто у этого Пса одни гадости в голове – хренов извращенец. Надо избавиться от него и взять на его место старшего брата, того, что в полиции. Вот он-то и поквитается с Псом. Отличная мысль. Серсея успокоилась. Иди, дружок, пей свое вино – пока во рту не станет горько. И посмотрим, кто посмеется последним…

Пес пил свое долгожданное пойло. Голова начинала потихоньку отпускать. Он уселся в кабинку дурацкого самолета – сегодня тут было пусто – в «Аэродроме» был какой-то концерт, и даже местные шлюхи каким-то образом просочились в клуб. Все это ему поведал старик в винной лавке, пока Сандор покупал у него привычный жбан и еще - на всякий случай – бутылку выдержанного коньяка. Гулять так гулять. Сегодня опять непонятно, где ночевать. Ну тут, на лавочке. Или в беседке. Или пойти во флигель и все же трахнуть горничную. Что он, в самом деле, зарекался, что ли? Какой-то больной бред. Ну ее к Иным, эту истеричную девчонку. Она сама все решила, сама его отослала. Ну вот – отпущение грехов у него в кармане. Пес усмехнулся и закурил. Можно подумать, от этого станет легче. Что, интересно, за концерт? Старик сказал, какие-то панки столичные. Надо подойти, что ли, поближе и послушать. Сандор, не спеша, вылез из кабинки, оставив там свои драгоценные бутылки – вокруг никого не было, да и бояться ему не приходилось – обычно боялись его. Сегодня он даже с оружием сюда приперся. Так что выпивка была в безопасности – и это все, что могло иметь значение на сегодняшний вечер. У ангара, после его торжественного преобразования в клуб, с двух сторон вырезали квадратные дыры в стенах и переделали их в огромные - от пола до потолка - окна: одно выходило на поля с самолетом, другое – на дорогу, ведущую к морю. В то окно, что смотрело на самолет, было слегка видно сцену, на которой извивался жирный патлатый раскрашенный,

как клоун, юнец. Невнятную мелодию заглушал неоправданный рев басов и долбеж ударника. Сандор подошел ближе. И тут он увидел то, на что его уже слегка хмельной взор почему-то до сих пор не упал. Прямо перед окном, за маленьким круглым столиком сидела Пташка вместе с белобрысым смазливым парнем. Они были перед ним, как на подмостках, на возвышении, прямо напротив сцены. На столе стояли пара бокалов, в тонких пальцах Пташки дымилась дамская сигаретка – из тех, что с добавками и ароматами. Сандор стоял перед этой живой витриной и наблюдал, как двое проводят время. Пташка, обычно такая скромница, разрумянилась – но не от стыда и смущения, который вечно заливал ей уши в его присутствии – а просто от веселья и вина. Она хохотала – Матерь всеблагая, закатывалась, стирая краешком ладони выступившие от смеха слезы. Вот и тут плачет, дурашка. Юнец напротив тоже ржал, как мерин. Вот он протягивает руку – накрывает своей ладонью лапку Пташки – и, наклоняясь к самому ее лицу, касаясь губами ее пушистой гривы, что-то интимно шепчет на ухо. И она опять заливается смехом, шлепает его по руке, отмахивается, пригубив вино. Отсюда она совсем не кажется девочкой. Сидит, скрестив стройные ноги в шортах – отсюда ему видна полоска кожи между ремнем джинсов и коротко схваченной узлом клетчатой красной рубашкой. Белокурый хлыщ легко, словно невзначай, касается своим бедром ее колена под столом – а она словно и не замечает. И они - им так весело – и вот это вдруг показалось Сандору правильным. Единственно правильным вариантом. Именно так и должно было все закончится. Ее место - там, с ровесником, где она может быть собой – наконец-то раскрываясь до конца. Его место – по другую сторону стекла. И даже это того не стоит. Зачем ему на них смотреть? Это его уже не касается. Как и ничего другое. Он развернулся и потащился обратно к своим единственным друзьям - бутылкам. И, как сквозь сон, вдруг разобрал текст зудящей в клубе песенки «Твоя любовь - это всего лишь любовь… Ей скоро накормят собак…»

========== VII ==========

Ты чист и прекрасен, мой встречный кто-то,

В тиши, по дороге к дому .

Ты видишь - уже не страшусь я судьбы поворотов.

Я просто дана другому.

Не то все вино, что ты мне подливаешь,

Я с каждым глотком трезвее.

Ты горд - словно временем повелеваешь,-

Я время дождем развею.

И музыка мается понапрасну.

В ушах только дым и воля.

Мне жалко того, что ты так прекрасен

Впустую. Пойдем на поле.

Тебя отпущу, как рассветный ветер.-

Меня заждались сквозь вечность

Заманивать осень, молчать о лете.

Прости меня, первый встречный…

Санса III

В зале было одновременно зябко и душно. Накурено до невыносимости - казалось, дышать было вообще нечем. Гарольд ловко подхватил замершую у входа Сансу под локоть и увел ее к просторной нише у большого обзорного окна. Там на странном возвышении, напоминающем витрину модного магазина, стоял маленький круглый столик на одной ноге и два стула. На одном уже примостился какой-то невзрачный тип, что, судя по отсутствующему взгляду и почти полностью заполнившим радужку глаз зрачкам, уже хорошенько накачался дури. Гарри бесцеремонно спихнул его со стула.

– Ну-ка, иди отсюда. Проспись лучше.

– Ты что, брат! Это мое место

– Теперь - мое. Видишь, я с дамой. А тебе все равно, где торчать. Найди себе другой угол. Тут ты только вид портишь.

Хиляк попытался было возражать что-то невнятное, но когда кое-как сполз с подмостки, оказалось, что он едва выше Сансы - а Гарри он приходился по грудь. Торчок обиженно глянул на ее спутника, вздохнул и потащился к выходу, где уселся, как на насесте, на длинной низкой балке, что отделяла уже занятую лаунж зону от танцевальной площадки. Санса невольно захихикала, несмотря на то, что все это было нехорошо. Сегодня хотя бы не над ней глумятся. Гарри помог ей забраться на возвышение, бросив нескромный взгляд на ее ноги, запрыгнул наверх сам, галантно отодвинул ей стул и удостоверившись, что его даме удобно, сам уселся напротив, слегка наискось, словно случайно касаясь ее колена бедром. Санса сделала вид, что не замечает, но и коленей отодвигать не стала. Посмотрим, что будет дальше. На столике, к счастью, была пепельница, чем Санса и воспользовалась - пауза затянулась, и ей хотелось себя чем-то занять. Это было совсем другое дело - не чета крепчайшим сигаретам Клигана - ей в самый раз, легко и даже пахнет не так мерзко. Они баловались этими “дамскими” сигаретами в школе, с подружками. От них хоть не будет разбирать кашель, да и в голове стало приятно пусто.

– Постой, схожу за бокалами. Надо будет воды купить для вида. Или сока. Ну , чтобы не придирались… Хотя, мне не кажется, что это такое место…

– Хорошо.

Гарри легко спрыгнул в зал и прошел куда то налево, за угол. Санса от нечего делать стала смотреть на сцену. Группа заходилась в неприятной музыке. Санса и раньше бывала на рок-концертах, но тут, конечно, уровень был пониже. Бас-гитары не было вовсе, ее заменяла какая-то машинка, где явно был выведен избыточный уровень громкости, что превращало и так не слишком внятный саунд в полнейшую какофонию. Соло-гитарист, завесившись черными длинными патлами, уныло, как акын, повторял один и тот же простейший пассаж. Ударник местами не держал ритм, и только клавишные были на высоте, со скрипом вытаскивая все это недоразумение из уровня домашней репетиции в родительском гараже после школы. Неопрятный полноватый солист, казалось, был в полнейшем упоении от происходящего, сам себя заражая неподдельным энтузиазмом. Он орал, скрипел, вставал на колени. Слова песни все равно разобрать было невозможно. Боги, что за скверная группа. Санса вздохнула и перевела взгляд на толпу. Народ безумствовал от восторга. Танцевальная площадка превратилась в подобие ритуального помоста, где все, как по внутреннему какому-то общему сигналу, раскачивались в такт. Стробоскоп выхватывал из темноты отдельные лица - и все они были похожи, как маски, сфабрикованные на одном конвейере, только разве что раскрашенные по разному. И действительно, все девушки - на высоченных каблуках.