Это было у моря
Шрифт:
– Лады. Вернемся к музыке. Ты что слушаешь?
– Рок. Иногда классику. А ты?
– Все понемногу. Ну, кроме попсы, естественно. А, мне тут сказали, знаешь, прикол - по соседству обитает здесь некий столичный поп-король. Скорее, поп-королек. Он и концерты дает. Проезжал мимо давеча, когда ехал из аэропорта. Там такой высоченный забор. Под ним тоскуют групи. А за ним - тишина. Наверное он - певец этот - там сидит, как маньяк, и подглядывает в щелочку на своих преданных поклонниц. И выбирает, какую уволочь в кусты. Все поп-звезды - поголовно извращенцы. И нарики. То ли дело, старый добрый рок. Там бухнешь по старинке -
– Да? А я ничего не слышала про эту звезду.
– Ну и в пень его тогда. Поет-то, наверняка, дрянь. Хотя и среди рока тоже дрянь встречается
Гарри кивнул на сцену:
– Хоть вот этих взять. Полная порнография. Как там они называются?
– На билетах написано.
– А где они? А, вот, в кармане.
Гарри достал из пиджака два смятых билетика.
– Так, твой они так порвали на контроле, что фиг разберешь. Все надежда на мой. Погоди, мелко написано и на басурманском языке, похоже. Что?
Он опять захохотал так, что даже слезы из глаз потекли… Сансе стало любопытно. Что там такое?
– Ну и?
– Погоди, не могу. Слишком смешно. Они называются…
Он придвинулся поближе, словно случайно накрыв своей ладонью ее кисть.
– Il doppio uovo sul tegame. Двойное яйцо в котелке. Но почему, всеблагая матерь, двойное яйцо? У кого из этих четверых оно двойное? Наверное, у клавишника. Он из них единственный, кто вообще играет. Остальные довольствуются его яйцами, видимо. Двойными…
Санса уже рыдала от смеха. Что за нелепое название! Что за нелепый вечер… Но она давно так не смеялась…
– Налей еще. Вот идиоты. Что они там блеют?
– Погоди, молчи, я попробую разобрать…
Гарри картинным жестом приставил ладонь к уху.
– Большую часть не разобрал. Понял только припев. Какой-то трэш:
“Твоя любовь - это всего лишь любовь. Ей скоро накормят собак…”
Санса резко перестала смеяться. Вытерла тыльной стороной руки набежавшие от хохота слезы.
– Фу. Что-то я замерзла.
– Хочешь, дам свой пиджак тебе? Только там вино.
– Нет, я хочу подвигаться.
– В смысле, потанцевать? Не пугай меня.
– Нет-нет, просто походить.
– Ну где тут ходить? Не на танцполе же. Там не протолкнуться.
– Посмотри наверх. Там какая-то лестница и вроде как балкон. На котором стробоскоп висит. Давай поднимемся туда?
Гарри взглянул наверх, запрокинув голову. Санса смотрела на его его шею, где резко обозначился острый кадык. Вдруг ей стало противно.
– Ну, пойдем. Но учти, мы останемся без этих мест.
– Ну и хрен с ними.
– Вот так приличная девушка. Как ты выражаешься, мать?
– А может, я неприличная, ты-то откуда знаешь?
– А мы потом проверим…
– Интересно, как?
– Ну, тебе все расскажи да покажи. У меня свои методы.
– Ну, ты же охотник, тебе и лук в руки. Только не промажь. Пошли.
Они встали, забрали свои бокалы. Не успели они отойти и на пару футов, как на их места шлепнулись две красные, потные от неумеренных танцев девицы. Одна тут же сняла черные лакированные туфли, демонстрируя всем окружающим натертые до крови ноги, а другая принялась подтягивать кверху сползший с пышной груди панковский корсет.
– Боги, валим скорее отсюда.
Они начали подниматься по металлической лестнице. Санса шла первой и чувствовала на себе взгляд Гарри. Он слегка коснулся ее спины.
– Давай быстрее, а то все из рук падает. Я еще и пепельницу у этих коров забрал.
– Что, не твой контингент?
– Боги, нет. Это ужас какой-то. Громкий, причем, а не тихий.
Они дошли до балкона. Это скорее была длинная металлической балка,что-то вроде моста, соединяющего две противоположных стены бывшего ангара. Вдоль мостика с обеих сторон шли ограждения. Санса оперлась на одно из них, глядя на танцующий зал. Гарри, вдруг оказавшись прямо позади, обхватил ее плечи одной рукой, а другую положил поперек живота, прижимая к себе.
– Тебе нравится смотреть, да, нехорошая девочка? И чтобы тебя не было видно. Здесь отличное место. Как я сам его не разглядел…
Санса не знала, что делать. Ну, не сбрасывать же его вниз? Или что, орать: “Помогите?” Сама же нарвалась. Теперь надо как-то выкручиваться. А его левая рука, меж тем, лезла все ниже, лаская ее голый живот, подбираясь пауком к поясу шортов. Правая тискала ей грудь.
– Тебе нравится так, сзади?
– Нет, мне не…
– Тогда иди сюда.
В копчик ей упиралось что-то твердое, и Санса с ужасом подумала, что хуже, чем потерять девственность на заднем сидении машины, может быть только вот это - дерьмовый железный мостик, что скрипит при каждом движении… Он развернул ее лицом к себе - и по его физиономии, полной предвкушения действа, Санса поняла - он не остановится. Гарри впился в нее поцелуем, впечатывая ей спину в поручень. Одну ее руку он тянул к своему паху. Санса задыхалась от его немыслимо слюнявого поцелуя - казалось, что он хочет заглотить ее, как удав, от запаха его пота, что вызывал у нее чувство непреодолимой гадливости. И это станет ее первым разом? Наверное, даже Джоффри был бы лучше. Со своими ракетками. Он хоть моется. Постой, ракетки… У него же вино в пиджаке!
Санса свободной рукой скользнула Гарольду под пиджак, словно хотела провести рукой по груди. Он ахнул. Санса меж тем нащупала горлышко бутылки. Что теперь - треснуть его по голове? Слишком жестоко. Он же не те ублюдки в лесу. Санса вытащила бутылку и просто уронила ее на металлический пол моста. Емкость, естественно, разбилась, и ноги их залило вином. Гарри отскочил.
– Какого Иного ты делаешь?
– Прости, мне пора. И если вдуматься, я не люблю вино. Оно пахнет кислятиной.
Санса, как заяц, понеслась вниз по лестнице, пробилась ко входу, нырнула под бисерную занавеску и через секунду была снаружи. На пятачке никого не было. Куда бы спрятаться? В лес было идти слишком страшно, магазины уже закрылись. Взгляд Сансы упал на разбитую кабину самолета. Вот, точно. Она залезет туда, пригнется, подождет, удостоверится, что ее не преследуют, а потом потихоньку, по кромке леса проберется на дорогу и поспешит к себе, в гостиницу. Хватит на сегодня приключений.
Она в три прыжка добежала до кукурузника. Залезла внутрь, не отрывая взгляда от входа в ангар. Пока никого. Санса откинулась на изрезанное ножами сиденье. Всеблагая матерь, все. И только тут она обнаружила, что в этом раздолбанном салоне она была не одна. В кресле пилота уже кто-то сидел, небрежно положив вытянутые ноги на штурвал. Боги, быть этого не может. Но как? Что тут делал он?
– Ну здравствуй, Пташка! Надеюсь, не помешал? Что ты, спасалась от воздыхателя? Слишком активно стаскивал с тебя шорты?