Это было
Шрифт:
После долгой и томительной паузы поднялся со своего места некто щуплый и лысенький и сказал:
– Василий Петрович, это не наши напозволяли, это беспризорники, судя по всему...
– Меня это не касается! — оборвал его старший агент. — Мое дело - сказать, а ваше - работать!
На следующий день киноаппарат был торжественно вручен владелице, когда она после завтрака в ресторане вернулась в свой гостиничный номер.
Миллионерша пришла в восторг, она позвонила по телефону влиятельному товарищу, рассыпалась в благодарностях и сказала, что восхищена блестящей работой самаркандской уголовной полиции.
– Милиции! — поправил ее влиятельный товарищ. — Полиции у нас нет.
– Да, да,
– Вам надо обратиться в газету, мадам! Лучше всего в "Правду Востока", в ее самаркандское отделение.
Спецкором и полпредом "Правды Востока" в Самарканде был тогда Коля С., хороший журналист, человек простых нравов, ходивший по городу в ночной сорочке, в белых полотняных штанах и сандалиях на босую ногу. В таком виде он и сидел у себя в отделении за письменным столом, сочиняя очередную корреспонденцию на вечную тему борьбы за повышение урожая хлопчатника, поглаживая себя - для вдохновения - рукой по белобрысому щетинистому ежику волос, когда в комнате вдруг появились миллионерша из Неаполя в своих белых бриджах и красной кофточке и ее любовник-археолог, тоже в бриджах, но в клетчатых, носатый, печальный и черный, как старый утюг.
Коля С. учтиво поднялся со своего стула и стоя выслушал восторженный монолог итальянки в переводе ее любовника.
Когда они его закончили, он сказал:
– Я что-то не пойму, что вы хотите от нашей газеты, гражданка?
– Я хочу выразить через вашу газету свое восхищение работой самаркандской милиции.
– Зачем? — сказал Коля С. — Это ее обязанность. Наша милиция всегда так работает.
– Тогда... — итальянка достала из своей сумки чек на крупную сумму в валюте на какой-то солидный неапольский банк, — я хочу пожертвовать Советской власти эти деньги в знак моей благодарности за киноаппарат.
Археолог перевел Коле ее слова.
Коля С. покраснел так, что его белобрысый ежик стал совсем белым, и сказал:
– Советская власть не нуждается в ваших подачках, гражданка. Переведите ей точно то, что я сказал! — приказал он археологу.
Археолог перевел.
Итальянка смутилась, и, видя ее смущение, Коля смягчился:
– Я слыхал про вашу историю. Ваш аппаратик у вас свистнули беспризорники, гражданка. Беспризорные дети - это наследие нашей гражданской войны и нашей разрухи. Мы ведем общественную борьбу с этим бедствием. Тут, за углом, находится контора благотворительного общества "Друг детей", можете отдать свой чек им. Переведите ей!
Археолог перевел.
Итальянка расцвела снова и сказала, что сейчас же пойдет в контору "Друг детей" и передаст кому нужно свой чек. Коля, шаркнув босой ногой в сандалии, пожал ей руку, и знатные гости покинули самаркандское отделение газеты "Правда Востока".
Чек свой итальянская миллионерша действительно передала обществу "Друг детей" в Самарканде, и на этом следы ее пребывания в Советской Средней Азии теряются, так же как потерялись и не были обнаружены ее другом следы другого итальянца - великого путешественника Марко Поло.
"Крокодил" и крокодильцы
...Навеки умолкли веселые хлопцы,
в живых я остался один.
Забавная история, точнее, одна из версий о том, как журнал "Крокодил" заполучил свое название, а вернее сказать, имя, известна многим. Но не всем: ведь читательские поколения сменяются с космической быстротой.
Итак, собрались в 1922 году видные и не очень еще видные московские литераторы во главе со старым большевиком редактором "Рабочей газеты" К. Еремеевым для того, чтобы дать название новому журналу юмора и сатиры издательства "Рабочая газета".
Издательство решило его издавать, преследуя не только благородные цели социального советского воспитания читателей смехом, но и чисто коммерческие, житейские: юмор и сатира всегда были делом издательски прибыльным.
Думали, думали собравшиеся, выкурили, как полагается, сотни папирос, выпили неимоверное количество чаю с сухарями, но крестины оказались дьявольски трудными: ведь надо было дать такое имя журналу, чтобы оно и определяло его направление, и обладало к тому же той звонкой летучестью, которая мгновенно проникает в читательские уши. Вспомним хотя бы такие броские названия, как "Осколки", "Сатирикон", "Новый Сатирикон", "Смехач", "Бузотер", "Лапоть" и другие.
И вот, когда уже все изнемогли и в комнате, где шли крестины, воцарилась тяжелая, казалось бы, безысходная тишина, неожиданно раскрылась дверь, ведущая в коридор, и на пороге возникла пожилая уборщица с ведром, тряпкой и веником в руках. Она сказала полусердито, полушутливо:
– Долго еще вы будете тут заседать, крокодилы вы этакие?! Мне домой пора!
Еремеев вынул свою знаменитую трубку изо рта и сказал:
– Журнал будет называться "Крокодил"! Можно идти по домам! Всё!
Меня, конечно, на этом заседании не было: я жил тогда не в Москве да еще и был слишком молод для занятия таким серьезным делом, как литературная сатира и юмор.
Крокодилы, как известно, в наших климатических условиях водятся только в зоологических садах и парках, для России более популярно такое животное, как, например, серый волк. Неизвестно, какой смысл тетка-уборщица вкладывала в понятие "крокодилы". Но тем не менее журнал "Крокодил" быстро завоевал читательскую популярность, а главное, не в пример своим собратьям оказался весьма живучим. Сколько интересных журналов того же направления отдало богу (или сатане?) душу в раннем возрасте! Взять хотя бы такой превосходный московский журнал, как "Чудак", где редактором был М. Кольцов, а литературным отделом заведовали Ильф и Петров. "Крокодил" пережил всех! В силу каких своих особенностей? Постараюсь прояснить это дальше.
Как и откуда я лично пришел в сатиру и юмор? Начинал я как поэт в двадцатых годах на Кубани и на Дону, потом журналистика (фельетон и очерк), потом, после встречи с Евгением Петровым в Краснодаре и с его благословения, переход к прозе - юмористической, сатирической и к обычной.
Я недавно с большим интересом и удовольствием прочитал в "Литературной газете" высказывания Вениамина Каверина. По его словам, он писал и пишет лишь о том, к чему имел или имеет личное отношение, как действующее лицо либо как человек, знавший хорошо участников этих событий. Я принадлежу в этом смысле к таким же писателям, как В. Каверин, в особенности в чистой прозе. А в юморе и сатире? — спросите вы. Ну, во-первых, почему сатира и юмор - это не "чистая" проза? А во-вторых, самыми удачными (не только у меня, а у любого писателя- сатирика и юмориста) получаются те произведения, в которых он пишет о том, что его самого насмешило. Остальное - профессия или, еще хуже, ремесло. На мой взгляд, самая главная - иногда даже трагическая! — опасность для начинающего литератора-юмориста - это застрять на всю жизнь в низинах ремесленничества. Сколько я знал таких литераторов! И знаю!