Это есть наш последний и решительный бой!
Шрифт:
— Ну так что со мной?
— А? — дёрнулся Верещагин. — Ну что с тобой, на кол, что с… а, да! Опущу я те… то есть, отпущу я тебя. Но не сейчас. Позже, когда с подельниками твоими разберёмся. Ты, я вижу, на путь исправления встал, вот посмотришь, как мы караем врагов — и совсем исправишься. А потом скажу, что тебе делать.
— Правильно! Припахать к общественно полезному делу! — завопил Сказочник. — И чтобы никаких поблажек, а то — колов уж много настругано, все злодея дожидаются.
— Да ну какие ему поблажки, — уже вполне благодушно ответствовал Верещагин. — Видно же — запутался человек по глупости и малолетству, чего
— Непременно нужно позвонить ему да узнать, что да как… Вдруг неприятности какие! — встрял и сюда Сказочник.
Неприятности Пашки пока что исчерпывались тем, что он приземлился на воду и утопил аппарат. Теперь он ожесточённо выгребал к острову на резиновой лодке из аварийного комплекта, бормоча: "Видали мы лилипутов и покрупнее…" Это относилось к сорока шести (Пашка считал по плавникам+хвостам) здоровенным (расстояние от плавника до хвоста) белым акулам, которые сопровождали плот, бурно дискутируя, кому первому есть. Мальчишка посматривал на пояс шахида, который намеревался одеть и привести в действие в критический момент. Таковой, по его прикидкам, пока не наступил…
Белые акулы, наконец, определились, и самая старшая попыла вперед. Все остальные поплыли следом.
— Будут есть, — пробормотал неустрашимый порученец. И с криком: "Слава России и Дарту Вейдеру, долой джедаев!" — рванул кольцо пояса шахида…
…Если бы обитатели острова не были заняты своими важными делами, они бы сильно подивились тому, что в трёх километрах от берега с воды стартовала что-то сильно похожее на "томогавк". "Томогавк" с воем и матом пронёсс по дуге над островом и тяжко гупнулся в озеро на дальней его оконечности.
Кристально чистые воды с упругим "хлюппп…" сомкнулись над "томогавком".
Через полминуты Пашка — злой, обгоревший и оглушённый — выбрался на берег, держа под мышкой томик Верещагина, а под другой — АКМ-103 с наворотами. Из одежды на Пашке оставались очки с карболитовыми жёлтыми стёклами, левый носок, полмайки с портретом Верещагина (тоже половинным) и "лифчик" с магазинами и гранатами, висевший на манер набедренной повязки.
— Тьфу, — Пашка сплюнул попавшую в рот загрызенную пиранью и дрыгнул ногой, отцепляя вторую от пятки. — Не вышло покушать? — обратился он в сторону далёкого океана и близкого озера. — Фишбургеры чёртовы.
И двинулся в джунгли.
А тем временем на конюшне, куда Верещагин отправил пороть мальчишку-мага, обнаружилась пропажа. Собственно, пропал сам маг. Видимо, вдали от Олеговского кабинета он стал чувствовать себя посвободнее и просто растворился в воздухе, на прощание наложив на собиравшихся пороть его двух узбекских гастарбайтеров и одного следившего за процессом парня страшное заклятие — трехчасовую непреодолимую тягу к салатам и черствым круассанам. Один из узбеков, еще могущий говорить, так как заклятие задело его только боком, недоуменно объяснялся перед прибежавшими на крики Верещагиным и Сказочником:
— Панимаешь, начальныка Алэг Кирдыкбабаевич-паша, верыш, нэт — вот есть он, этат твар нэрусскый, и нэт иво, этат твар нэрусскый! Савсем нэт, дажи дасвидання нысказал, гад нэвэжлывый!
Верещагин задумчиво
— Всё доброта моя, — задумчиво подвёл итог графоман. Подумал и распорядился: — Тех двоих, извращенца и зулуску или кто она там — закопать живыми… — подумал и добавил: — В речное дно. Испол-нять! — и повернулся к гостю. — Так, — довольно зловеще сказал он. — Не помогло полено. Вишь, как беси активизировались — из-под носа уходят. Чего делать будем? С поленом твоя идея была, гость дорогой…
— Моя идея, между прочим, подействовала, нехристя выявила. А удержать его полено не должно было. Вот если б рельсой… — задумчиво-мечтательно сказал Сказочник. — А закапывать их надо вертикально, вверх ногами и глаза плотно завязав колючей проволокой. В таком положении никто ни колдовать, ни какое другое злодейство сотворить не сможет.
Если в неандертальском мозгу Верещагина и закопошились было какие-то нехорошие мысли насчёт гостя, то после такого предложения изувер-графоман-русофил растаял, как масло на солнце.
— Вижу, крепок ты в вере, — удовлетворённо сказал он и осенил себя коловратом на Солнце, пробормотав: "Сожги врагов наших, аки напалмом…" После чего прикрикнул порученцам: — Исполнять! Да колючку старую возьмите, новая гуманная, и не колется вовсе… — и сплюнул. Потом опять уставился на гостя и уточнил: — А ты вообще из каикх краёв? — жестом приглашая погулять его по саду.
Сад за домом представлял собой дремучий лес на десять гектар, тут и там уставленный кольями с черепами врагов русской идеи и постоянно прописанной на территории стаей волков, которым графоман скармливал не особо заядлых таковых (врагов) попадаших к нему в руки.
— Из далекой забугорщины, — неопределенно махнул рукой по направлению к Стамбулу Сказочник. — С трудом на Русь-матушку вырвался из плена тяжкого.
Верещагин посмотрел в ту сторону, куда указал гость. Там располагался новорусский посёлок Большие Дряни, построенный на месте вымершей деревни с таким же названием. Писатель всегда чувствовал, что там держат рабов — и вот живое доказательство! Про себя он решил, что через денёк, когда разгребёт дела, отдаст приказ ночью поджечь посёлок бутылками с "коктейлем". Давно было пора…
— Ммммм… — несколько растерянно промычал писатель. — Куть-куть, — окликнул он волка, волочившего между деревьев моток кишок. Волк вильнул задней частью тела: не до тебя. — А. Ну да… Ну и как там, в плену, в смысле?
— Тошно жить было, одной кока-колой поили… — пустил скупую слезу Сказочник. — Водицы ключевой же не давали…
Верещагин ритуально прослезился. Писатель-графоман скрывал ото всех свою любовь к кока-коле и пепси-коле, тайно заказывая эти напитки у разных фирм, после одноразового использования эти фирмы уничтожая путём подсыла боевиков, которым объяснялось, что фирмы травят русских людей всякой гадостью. Об этом пороке Верещагина знал только он… и ещё — о ужас! — теперь знал бежавший агент ВКП (б), успевший проникнуть мысленным взором в подвал под хутором, заваленный пустыми двухлитровками из-под буржуйского напитка