Это лишь игра
Шрифт:
– Ну и как там твой молодой человек? – спрашивает бабушка за ужином.
Хоть я и смущаюсь, но губы сами собой расплываются в счастливой улыбке. «Твой молодой человек» звучит непривычно. К тому же мы еще никак не обозначили наши отношения. Мы просто как-то естественно и незаметно сблизились. А вот теперь бабушка спросила, и я тут же задумалась: кто я для него? Просто подруга или большее? Спросить его об этом я точно никогда не осмелюсь. Но… он же меня целовал вчера. И как целовал! Будто последний раз в жизни. Вспоминаю, и внутри тотчас всё томительно и сладко сжимается.
Я
– Хорошо, – отвечаю скромно.
– Ну-ну, – по-доброму усмехается бабушка. – Вчера вы с ним всё никак попрощаться не могли. А сегодня что? Весь день дома просидела в выходной.
– Он сегодня уехал с папой в Байкальск.
– Поди, теперь всей душой в школу рвешься?
– Герман завтра еще не вернется… так что…
– Ну ничего, – посмеивается бабушка. – Короткие разлуки даже полезны.
Уж не знаю, какая польза от разлук, мне, наоборот, грустно, что Германа завтра не будет, но с ней не спорю.
– Леночка, вынеси мусор, – после ужина просит бабушка. – А то ведро полное.
Я накидываю куртку, беру мусорный пакет и выхожу на улицу. Уже стемнело, но идти совсем недалеко – буквально до ближайшего двора. Выскакиваю за ворота и перебегаю дорогу. А через каких-то пять минут уже возвращаюсь обратно.
Захожу в подъезд – и сразу возникает ощущение, что здесь кто-то есть. Еще вчера, когда приходил Герман, в подъезде было темно – лампочка, видать, перегорела, но хотя бы со второго этажа доходил какой-никакой свет. Сейчас же и там темно, так что я крадусь к своей двери практически на ощупь. И это чужое присутствие ощущаю прямо кожей, так что волоски на загривке становятся дыбом.
«Да ерунда, – говорю себе, – просто в кромешной темноте всегда что-нибудь такое мерещится».
И тут же кто-то хватает меня за руку и тянет на себя. Я коротко взвизгиваю, но почти сразу слышу Петькин голос:
– Это я. Не бойся. Я просто поговорить хочу… извиниться и вообще…
У меня колотится сердце и неприятно тянет под ложечкой – все-таки я успела здорово испугаться. И когда говорю, голос дрожит и срывается:
– Обязательно нападать в темноте? – вырываю я руку.
– Ты чего, Лен? Я ж не нападал… я просто поговорить… я не хотел тебя пугать…
– О чем мне с тобой говорить? После всего?!
– Я извиниться хотел… правда… – бормочет Петька.
– Долго собирался.
– Я знаю… я тогда… ну, мне стыдно было…
– А сейчас уже не стыдно? – злюсь я.
– Ну… стыдно… твоя бабушка знает?
– Про что?
– Про то, что я… тогда… ну это…
– Предал меня. Заманил на игру, потом в кафе, чтобы надо мной поиздевались.
Чернышов молчит. Я делаю шаг к двери, но он снова хватает меня за руку.
– Лен, подожди… пожалуйста… Извини меня… я не хотел, я не думал… Наши… они говорили, что просто поприкалываются, ну… типа пошутят немного и всё. Обещали, что жестить вообще не будут. Ничего такого…
– Ничего такого? Ты себя слышишь?
– Это правда.
– Неважно, что тебе обещали. Ты. Меня. Предал. Ты! Я же тебя лучшим другом всегда считала. Даже больше. Ты мне как брат был. Я за тебя бы… да что угодно… – От эмоций у меня перехватывает горло, а на глаза наворачиваются слезы. – Мы ведь с тобой с детства… всегда вместе… Ты жил у нас, помнишь? Когда твоя мама с маленьким Павликом в больнице лежала. Ты клялся мне, помнишь? Стащил у бабушки спички и ладонь себе жег? Что ты тогда говорил, помнишь? Что всегда будешь рядом! Всегда будешь защищать… Пусть это только детская клятва, но ты был для нас с бабушкой родным… семьей нашей… Она до сих пор спрашивает, почему Петя не заходит. А я ничего не могу сказать, мне стыдно. Господи, да зачем я вообще с тобой разговариваю?! Ты просто трус и подонок.
– А Горр, значит, не подонок?
– Горр меня тогда увел… спас, когда ты сидел и молчал. Пусти меня! – Я вырываюсь из его рук, но Петька не отпускает.
– Ну да, спас, как же. А ничего, что он всё это и затеял? Он всех подговорил… Он придумал тебя рассорить и со мной, и с Сонькой Шумиловой. Чтобы ты осталась совсем одна… Сонька тебе не рассказывала? Ямпольский ей такого наплел! А девки наши подтвердили. Вот спроси ее, спроси… Только всё это придумал Горр, Ямпольский только сделал, как он сказал. И капитана он тоже мне предложил не просто так. А чтобы я с тобой перестал общаться.
– Ну ты не сильно, смотрю, колебался.
– Да я тогда даже не въехал, что к чему! Ты вот винишь меня… нет, я виноват, конечно. Но за всем этим стоит Горр! Он всё так устроил, типа ничего такого, а потом уже… Горр всех использует. И меня использовал, и тебя тоже. Он просто играет тобой.
– Хватит! Дай пройти!
– Лен, это правда… Постой, сейчас покажу, сама убедишься…
Петька достает из кармана телефон, суетливо что-то ищет, потом протягивает мне.
– На вот, читай… это чат нашего класса. Вот видишь Михайловская пишет…
Я бегло просматриваю сообщение.
««Да, Герман, ты реально чертов гений! Как же у тебя голова работает! Я в восторге! Когда ты вчера сказал, что придумаешь Третьяковой наказание, я даже не ожидала, что ты захочешь провернуть всё руками Черного. А ведь действительно, просто размотать эту овечку было бы далеко не так феерично. Она бы встала, отряхнулась и дальше пошла. Попричитала бы немного, а Черный и Сонька утерли бы ей сопли и проводили к директрисе. Строчить очередной донос. Но совсем другое дело, если казнить Третьякову будут ее же друзья…»
Не дочитав до конца, скорее возвращаю Петьке телефон, пока не выронила его. Потому что чувствую – меня начинает трясти.
– Вот видишь, видишь?
А я молчу. Потому что горло сжимается до боли. Потому что нет ни слов, ни мыслей. Только леденящая пустота в груди. Хотя лицо, наоборот, горит так, словно к нему раскаленный утюг приложили.
– Это он всё придумал, всё устроил, а ты даже не знаешь…
– Я знаю, – неожиданно глухим голосом произношу я.
– Как? В смысле? Ты в курсе, что это Горр всё замутил? И все равно с ним общаешься? Позволяешь ему себя тискать? Да. Видел я, как вы вчера с ним… прямо тут…