Это моя дочь
Шрифт:
Курить захотелось остро, до дрожи, как всегда, когда вспомнилась некстати вредная, давно уже брошенная привычка.
— Сигарету дай, — сказал водителю, который ждал меня у автомобиля.
Я даже не знал, курит ли он — ни разу не видел. Но тот сразу послушно протянул мне пачку. Достал одну сигарету, закурил. Сухой дым щиплет горло. Обернулся, посмотрел на дом. Ехать нужно, ничего меня здесь не держит. Скользнул взглядом по подъезду, окнам, фасаду, и вдруг замер.
— Постойте, — задумчиво сказал я.
Водитель понял, что я обращаюсь не к нему, но
Под конец склего короткого пути провалился уже по колено. Остановился. Присвистнул — не показалось. Картина совершенно неприметная — те же сугробы и загораживают.
Это горшок. Обычный, для цветов. Упавший сверху. Раскололся, половинки глубоко впечатались в снег, запорошили его чёрной землёй. И само растение имелось, сломанное, замершеее, безвозвратно погибшее.
Голову наверх поднял, отсчитал окна — так и есть, Ольгино прямо по курсу. Кухня. И снег с откоса сметен. И как это было? Ольга приехала вечером, а она точно приехала, мой же водитель отвёз. Потом рассердилась на что-то, открыла окно, выбросила вниз горшок с несчастным цветком, а потом уехала? Как-то… странно.
Бросился к подъезду, влетел наверх, забыв про лифт, перешагивая через три ступени. Снова вошёл в комнату. Осторожно, чтобы ничего не испортить и не наследить, скоро будут специалисты работать. Наклонился, осматривая поверхности — на всех них ровный, непотревоженный слой пыли. Вещи в порядке. А вот диванчик, на котором судя по всему спала Дашка. На нем неопрятно скомкана подушка, кто-то сидел здесь, судя по всему долго. Рядом на журнальном столике пыль потревожена. Книга лежит, открытая на сорок шестой странице. Ольга сначала села, читала, а потом внезапно пошла и выбросила цветок? Видимо ей очень не понравился сюжетный ход.
На кухне так же. На столешницах пыль ровным слоем. Зато стол и подоконник тщательно вытерты. Ольга весьма избирательна в уборке. Я достал телефон. Набрал номер детектива.
— Ярослав, — спросил я, когда он взял трубку. — Почему мы два года задавались вопросом, куда делась Ольга, и ни разу не задумались над тем, откуда она взялась?
Глава 40. Ольга.
Утро было привычно холодным. В окошко задувает ветер, иногда встаю, смотрю на улицу. Снег чистый нетронутый, только на подоконнике мои следы. Стена какого сарайчика. Рябина, яркие, красно — оранжевые ягоды под снежными шапками. Красиво.
А я жду и снова думаю о том, что не приду. И Даша окончательно решит, что не нужна мне. Что я предала её. Снова. И тоска глухая, безнадежность, такая, что хоть с разбегу о стенку головой. Но я терплю. Голова мне ещё пригодится. Желательно — целая. Я буду той самой лягушкой, которая смогла взбить
Машина подъехала тогда, когда солнце уже стояло, светило в полную силу так, что глазам больно. Лучи искрили о снежные грани так радостно, словно все перепутали, словно весна настала.
— Глупости, — сказала я себе. — Эта зима будет длиться вечно.
На кровати рядом со мной осколок стекла. Самый большой и острый. Один конец я обмотала тряпкой для своей безопасности, другого оружия у меня нет и не будет.
Встала за старым советским шкафом. Прижалась спиной к холодной стене.
— У тебя одна попытка только, — говорю я. — Не облажайся. Всё получится.
Сказать легко. Сделать чертовски сложно. Вспомнились вдруг месяцы беременности, когда я по сути даже человеком не была. Просто бесправное нечто, которое ощущало постоянный, всепоглощающий ужас. Слышу его шаги, и с каждым дышать все труднее. Кажется я проваливаюсь в прошлое, кажется все не по настоящему. Касаюсь истерично живота, но под толщей пуховика он плоский. Иначе быть не может, сознание играет со мной дурные шутки.
Ноги просто примерзают к полу. Прилипают, прирастают. Накатывает паника — я не смогу сделать решающего шага, а дверь уже открывается.
У меня не получится. Говорю себе раз. Два… Бросаюсь вперёд не дождавшись три. Успеваю увидеть тёмную ткань куртки, мужскую руку с длинными пальцами и аккуратными округлыми ногтями. Заросший щетиной подбородок. Бить надо в горло. Просто наотмашь.
Почти получилось. Почти. Помешала его куртка — слишком скользкая ткань. Стекло прорезало её и послушно вошло в тело, но катастрофически поздно, слишком низко — на уровне плеча.
— Я убью тебя! — ревёт муж.
Отбрасывает меня в сторону одним лишь ударом. Грузно падаю на пол — голове все же досталось. Кусок стекла разбился в моих руках, один осколок вонзился в мою ладонь. Мой муж рыча сбрасывает куртку, и я вижу капли крови стекающие с его руки. Слишком мало крови, слишком, он не погибнет. Стоит, смотрит на руку. Потом рывком отдирает кусок занавески, забинтовывает рану, наклоняется ко мне. Я лежу. Голова кружится, второй удар за сутки, у меня просто нет сил встать сейчас. Ни моральных, ни физических. Я просто смотрю на него. На лицо, которое когда-то родным казалось. В ореховые глаза, которые казались такими добрыми. Смешная. Это теперь знаю, что не говорят глаза ни о чем. Лгут. Просто орган зрения.
— Ну, вот зачем ты, Оля? — казалось удивился он, окончательно успокоившись. — Я же по хорошему. А то, что вчера тебя ударил, так знал, что будешь упрямиться. Это для твоего блага, глупышка.
— Просто отпусти, — прошу я, зная, что бессмысленно.
Качает головой, с улыбкой меня рассматривая. Моя ладонь пульсирует болью, а крови вытекло даже больше, чем у него, вот же невезучесть.
— Я всегда хотел, как лучше, — продолжает он. — Пригрел тебя. Да ты у меня только жрать по человечески начала. Тряпки нормальные таскать. В самолёт первый раз села. Что я не так сделал, скажи?