Это традиция, детка!
Шрифт:
По издавна сложившемуся (и, вероятно, вполне верному) мнению, что черное стройнит, Муза никогда не носила светлой одежды и заслужила негласное прозвище «черная мамба», потому что нагоняла на своих сотрудников буквально животный страх, хотя никогда ни на кого не повышала голос.
Просто когда она входила к кому-нибудь в комнату, у всех сразу же начинало портиться настроение, словно некое черное, ненавидящее все и вся, вязкое облако вплывало вместе с ней.
К вящей радости сотрудников «Шиш-Традиции», Муза раза четыре
И хотя она ежедневно звонила оттуда на фирму по бесплатному WhatsApp и успевала дать задания и спросить их выполнение почти у всех сотрудников, все же ее длительные физические отсутствия были почти для всей фирмы настоящим праздником.
Именно почти для всей фирмы, потому что все же был один человек, который практически боготворил Музу Мордехаевну, и готов был буквально каштаны из огня для нее таскать. Это была ее подруга детства, одинокая и некрасивая старая дева Лена Циферблат.
Циферблат, давно оформившая пенсию, раньше была бухгалтером. Поэтому недавно Застенкер и пригласила ее поработать в качестве помощника, проверяющего действия бесшабашной Арзыгуль.
Приехав в офис «Шиш-Традиции» первый раз, Циферблат окинула взором сидящих в «менеджерской» комнате дамочек, громко засмеялась и прокудахтала: «А вот и я. Зовите меня Еленой, можно Леной, да-да, так мне больше нравится. Ха-ха-ха! – Она вдруг резко сощурилась, поглядела на притихшую Эльжбету Петровну Овечкину, и, грозя ей пальцем, на полном серьезе произнесла: Не дам обворовывать мою подругу! И не мечтай».
Овечкина, покрывшись пятнами, не сразу нашлась, что ответить на подобное обвинение.
Немного погодя Эльжбета сиплым голосом от волнения все же спросила: «Вы на меня что ли намекаете? Я не в том плане, что… Но в целом, за пятнадцать лет, что я на этой фирме, понимаете, как, я привыкла, что все считают, что я ворую… Давайте, давайте, раз вам так легче», – и она обиженно засопела, готовая вот-вот расплакаться от обиды.
Реакция Циферблат была столь же неожиданной, что и обвинение, прозвучавшее сначала.
Она подскочила к столу Овечкиной и промурлыкала: «Эльжбеточка, да что ты, дорогая, разве я на тебя могу подумать? На тебе все и держится на складе столько лет».
И она захихикала, увидев, что у Эльжбеты буквально глаза на лоб полезли от такого ее поведения.
«Ладно, девочки, – примирительно сказала Лена остолбеневшим от ее реплик женщинам,– все прекрасно, а главное, что когда я была главным бухгалтером, знаете, где у меня все были?!» – и она сжала свой сухонький кулачок с такой силой, что аж косточки затрещали.
По комнате прошел тяжелый вздох. Это Звенислава Задумкина, склонившись
«Все равно я найду, кто обворовывает мою подругу!», – потрясла в воздухе сухим кулачком Циферблат.
Выплывшая из своего кабинета Муза Мордехаевна смягчила накалившуюся обстановку тем, что попросила секретаря Катю сходить в магазин за пирожными.
«Давайте все вместе попьем чаю с пирожными, – примирительно произнесла она. – Лена, ты попроси Арзыгуль ввести тебя в курс дела. Но сначала чай!», – и она милостиво улыбнулась подчиненным.
«Королева в восхищении!», – тихо, себе в нос, пробормотала Звенислава.
Арзыгуль Нариманова громко хмыкнула и с силой защелкала кнопками калькулятора.
Поняв, что Застенкер ждет от нее другой реакции, она исподлобья посмотрела на Циферблат и сказала: «Конечно, Лена, в любую минуту подходи, я все расскажу».
За чаем Циферблат была просто неудержима.
Она рассказывала всем о том, как в ее бытность главным бухгалтером она сражалась с внешними и внутренними врагами… Как все у нее «ходили по струнке». Какой порядок и чистота были в офисе.
«Но я так устала от этого бардака, – неожиданно закончила она тираду, – что с радостью ушла на пенсию!»
В глазах ее стояли слезы. Лицо ее сморщилось, щечки задрожали. И она бы неминуемо разрыдалась, если бы Муза Мордехаевна, приобняв ее за узкие плечики, не сказала бы: «Леночка, дорогая, как я рада, что ты теперь работаешь вместе со мной! Теперь все будет хорошо, все наладится. Правда?!»
Лицо Циферблат сразу воссияло. Она залепетала какие-то неразборчивые слова благодарности своей подруге и повелительнице.
Овечкина закашлялась, чуть не подавившись эклером.
Инцидент был исчерпан.
По вполне понятной причине Циферблат не пользовалась, что называется, народным доверием, общаться с ней никто, разумеется, не стремился.
Но иногда деваться было буквально некуда, особенно когда она сама начинала провоцировать кого-нибудь на откровения для передачи вечером в телефонном разговоре Музе Мордехаевне.
Кроме этого, Лена Циферблат, уже не доверяя своей памяти, всегда записывала в маленькую тетрадочку, что сказали те или иные сотрудники в различных ситуациях, чтобы вечерами качественно наушничать Застенкер.
Про саму Застенкер же она вслух произносила с трепетом, слегка тряся обвисшими щечками: «Подруга моя неугомонная, ведь работает почти сутками, никогда не отдыхает, ни за границей, ни в Москве…». При этом глаза ее буквально фосфорисцировали.
Предлагая сотрудникам высказаться по поводу «своей подруги неугомонной», Циферблат давала им понять, что она не просто так здесь, а чтобы следить за разболтавшимися в отсутствие Застенкер лентяями, даром евшими хлеб ее благородной подруги.