Это твоя жизнь

О'Фаррелл Джон

Я вошел в бар, и передо мной тут же поставили поднос, чтобы я выбрал шампанское или апельсиновый сок. На этот раз я уже не стал позориться и спрашивать, почем напитки. Собственно, от шампанского я решил воздержаться и попросил светлого пива за удивительно безлюдной стойкой бара. Со стаканом в руке я принялся изучать обстановку, но меня окликнул бармен: «Алло, с вас три пятнадцать». В жизни не пойму эту систему. Самые дорогие напитки даром, а захочешь пивка — дерут три шкуры. Причем эти пятнадцать пенсов сверху — просто гениальный ход. Они, видимо, решили: «Если задрать цену до трех фунтов, все поймут, что мы их надуваем, так что пускай будет три пятнадцать, тогда эти идиоты подумают, что у нас тут все четко скалькулировано».

Я стоял

в одиночестве, прихлебывая пиво, и так хотелось, чтобы рядом оказалась Нэнси или кто-то из друзей и разделил все это со мной. Весь здешний шик Нэнси наверняка пришелся бы по душе. А вообще-то нет, ей бы не понравилось. Стала бы стесняться, ей бы казалось, что она слишком крупная, потому что она просто нормального размера, сорок шестого, а не с девятилетнюю девочку. Хотя Нэнси себя описывает как «сорок шестой на сорок четвертый» — последний размер выражает стратегическую цель. Я вошел в отель по красной ковровой дорожке, а Нэнси наверняка сказала бы: «Не надо здесь топтать, давай пройдем сбоку». А в конце трапезы сложила бы грязные тарелки в стопку, чтобы помочь официанту, и ее пришлось бы сдерживать, чтобы не вызвалась помыть посуду.

— Привет, незнакомец, — произнес позади меня женский голос, я обернулся и увидел Стеллу, которая выглядела сногсшибательно в своем микроплатье из блесток, нашитых на носовой платок.

— Боже мой! Привет! — воскликнул я и первый поцеловал ее в щеку, но, видимо, не очень правильно, потому что она нанесла мне второй поцелуй с другой стороны, что я понял слишком поздно, и ей досталась только моя вытянутая шея.

— Вы не предупреждали, что будете сегодня здесь, — проговорил я с запинкой.

— Решила в последнюю минуту, — шепнула она. — Но я договорилась, нас посадят рядом, за один столик Пойдем. — Она взяла меня за руку и повела в обеденный зал.

Разговоры мгновенно оборвались, и все воззрились на нас с открытыми ртами, казалось соображая: кто это там со Стеллой Скривенс? Я следовал за ней, отвечая на любопытные взгляды вежливой улыбкой, а мужики пытались не разбить от зависти свои бокалы с шампанским. Видимо, я ей интересен, подумал я. Так вот запросто выбила себе место рядом со мной, а все потому, что я действительно иду на прорыв, вот как бывает…

Обеденный зал размером с олимпийский стадион был уставлен большими белыми круглыми столами, которые ломились от цветов, бутылок с вином и блестящих столовых приборов. На обед пригласили человек тысячу, и, пожалуй, места было в обрез. Я хочу сказать, в зал такого размера не станешь звать пару-тройку друзей на миску лапши — как-то не то. На каждом стуле лежал красивый пакет, набитый подарками: футболка с рекламой нового кабельного канала, комедийный фильм, который скоро выйдет на экраны, коробка сигар, лосьон после бритья с духами, одноразовый фотоаппарат — все эти цацки и сюрпризы раздавали бесплатно всем присутствующим. Когда я добрался до места назначения, привилегированные баловни шоу-бизнеса уже жадно рылись в подарочных пакетах, как капризные дети в рождественское утро. Шампанское даром, еда бесплатно, и, похоже, можно было рассчитывать, что подарочный мешочек с утренника для взрослых ты увезешь домой в шикарном автомобиле. Насколько я понял, чем богаче становишься, тем меньше приходится платить; взяли и перевернули вверх ногами принцип «каждому по потребностям».

Разминаясь холодными закусками, я попытался завязать разговор с телевизионщиком сбоку, который, будучи уже слегка под мухой, провел несложный анализ предстоящего вечера, но выразил его вполне ярко: «Все эти награждения — полное говно. Говно это все. И люди — говно; вся индустрия — полное говно; призы все эти — говно бессмысленное, вся эта халява — маркетинговое говно; эта жратва — чистое говно».

Тут я отодвинул тарелочку с недоеденным паштетом и выплюнул в бумажную салфетку кусочек хряща. Просто какое-то извращение, что людям, которые пришли на церемонию, она не так интересна, как зрителям, которые смотрят ее дома. Мы изучили

список номинаций, причем Стелла вроде неплохо во всем этом разбиралась.

— Кто получит награду «Заслуги всей жизни»? — спросил я.

— Блядун Бенни Булливант.

— «Заслуги всей жизни»? — поразился мужик сбоку. — Ему же чуть за сорок!..

— Правильно, но у него СПИД, разве вы не знаете?

— А, тогда порядок.

Похоже, в индустрии шоу-бизнеса награда «Заслуги всей жизни» — последняя почесть.

На горячее подали куриную ножку с молодым картофелем. Каждому по ножке. Грудок не было. Тысяча куриных ножек, и никакого белого мяса, нашего мясника в Сифорде такой заказ свел бы с ума. Я съел свою ножку чуть быстрее положенного и заметил, что, как и в случае с закусками, Стелла даже не взяла в руки вилку и нож. Она даже для вида не пыталась погонять еду по тарелке. Одни не едят пшеницу, другие молочное. Стелла не ела еду. Я сидел и страстным взглядом гипнотизировал нетронутую курятину, но догадался, что здесь дурной тон угощаться чужими объедками.

В зале обнаружилось полно знакомых Стеллы, с которыми она захотела поздороваться, и я наблюдал, как уверенно она порхает от стола к столу. Да и все остальные смотрели, как она передвигается по залу. Все знали, кто она, и я гордился, что Стелла сидит рядом со мной. Она упала на пустой стул рядом со старым приятелем, а возвратившийся хозяин стула терпеливо ждал, когда она закончит болтать. Я сидел один и с каждой минутой все сильнее нервничал. Чтобы немного прийти в себя, я решил ненадолго смыться в туалет. Но они даже акт облегчения умудрились превратить в пятизвездочную роскошь. Возле умывальников навытяжку стоял низенький старичок в смешной малиновой форме швейцара, которая явно призвана была как можно сильнее унизить бедолагу. Его наняли, чтобы он вручал каждому облегчившемуся маленькое полотенце. Благодарение Господу, а то пришлось бы самолично брать полотенчико из стопки, и что бы с нами тогда стало? Полотенца старик должен был вынимать из стопки блестящими щипцами, просто на случай, если он все еще не чувствовал себя полным дерьмом.

— Короче, Стенли, в субботу вечером большая церемония награждения в «Гросвинор Хаус-Отеле» на Парк-лейн. Пять перемен блюд, дармовое шампанское, интересные речи и все такое. Чтобы ты там был…

— В банкетном зале?

— He-а, ты должен весь вечер простоять в сортире и всем подавать рушники. Кстати, этими вот дезинфицированными щипцами, чтобы гостей не передергивало от мысли, что они от тебя нахватаются мерзких микробов, прокаженный ты наш.

Я толкнул дверь кабинки и с облегчением увидел, что внутри нет служащего, который втискивается вместе с тобой, отрывает кусочки туалетной бумаги и передает их тебе посредством пинцета. По нужде не хотелось. Поэтому я защелкнул замок и, не расстегивая брюк, сел на крышку унитаза отдохнуть. Просто надо было где-то спрятаться на несколько минут и перевести дух, а не притворяться, что я расслабляюсь. Что я тут делаю? Это же смешно! Я, наверное, рехнулся, так далеко зайти! Этим вечером все раскроется. Конферансье зачитает список, а потом объявит, что они пытались найти хоть кого-то, кто видел Джимми Конвея, и выяснили, что этот человек ни разу в жизни не поднимался на сцену. И тут я рвану к дверям, но меня поймают два вышибалы, бывшие спецназовцы, проведут к кассе-автомату и заставят заплатить сотни фунтов за три бокала шампанского и куриную ножку с молодой картошкой и помидорчиками.

Так, попробуем успокоиться. Все в порядке, этот вечер — просто небольшое приключение. Лучшим артистом эстрады назовут моего старинного приятеля по шоу-бизнесу Майка Меллора. Я ему буду аплодировать и постараюсь не выказать разочарования или зависти, всего и делов-то. Затем брошу весь этот чертов спектакль и с первыми петухами исчезну из поля зрения прессы. А теперь надо наслаждаться вечером, как будто я на ярмарке.

Я услышал, как дверь распахнулась, и по пустому помещению заскакали гулкие фразы, отражаясь от кафельных стен: