Этот бессмертный
Шрифт:
– Руки, которые сокрушают!
– Рот, который пьет…
– Рот, который пьет!
– Кровь жизни!
– Кровь жизни! — Велико наше племя!
– Велико наше племя!
– Велик Мертвец!
– Велик Мертвец!
– Велик Мертвец!
– ВЕЛИК МЕРТВЕЦ!
Под конец это был уже дикий рев. Человеческие, получеловеческие и вовсе нечеловеческие глотки исторгали эту краткую литанию, затопляющую поле подобно приливной волне. Наши стражники выкрикивали вместе со всеми.
Миштиго
Морбай подошел к красной хижине и трижды постучал кулаком по двери.
Стражник толкнул дверь в сторону.
Внутри был установлен необъятный черный катафалк, окруженный черепами людей и животных. На нем покоился гроб темного дерева, разрисованный яркими загогулинами.
По команде Морбая охранники подняли крышку. Следующие двадцать минут он делал подкожные инъекции чему-то, лежащему в гробу. Он проделывал все медленно и торжественно, как бы исполняя некий ритуал. Один из стражников отложил клинок в сторону и ассистировал. Барабанщики отбивали непрерывный медленный ритм. Толпа стояла молча и не шевелясь.
Затем Морбай повернулся.
– Теперь Мертвец поднимается, — объявил он.
– Поднимается, — откликнулась толпа.
– Теперь он приходит принять жертву.
– Теперь он приходит принять жертву.
– Теперь он приходит…
– Приди, Мертвец, — воззвал он, снова поворачиваясь к катафалку.
И он пришел.
В больших количествах.
Потому что был он огромен.
Чудовищен и тучен.
Воистину велик был Мертвец.
Фунтов, наверное, 350.
Он сел в своем гробу и осмотрелся. Почесал грудь, подмышки, шею, пах.
Вылез из ящика и встал возле катафалка — рядом с ним Морбай сразу превратился в карлика.
На Мертвеце была только набедренная повязка и здоровенные сандалии козлиной кожи.
Кожа его была белой, мертвенно-белой, белой, как рыбье брюхо, как луна… мертвенно-белой.
– Альбинос, — сказал Джордж, и его голос разнесся по всему полю, потому что это был единственный звук в окружавшей нас ночной тишине.
Морбай взглянул в его сторону и улыбнулся. Он взял Мертвеца за короткопалую руку и вывел его из хижины на поле. Мертвец отворачивал голову от света факелов. По мере того, как он приближался, я изучал выражение на его лице.
– В этом лице нет ни капли разума, — сказала Рыжая.
– Тебе видны его глаза? — спросил Джордж, щурясь, — его очки были разбиты во время заварушки.
– Да, они розоватые.
–
– Мм… есть.
– Угу. Идиот, я вам ручаюсь — вот почему Морбаю было так просто сделать с ним то, что он сделал. Только взгляните на его зубы — они похожи на зубья пилы.
Я взглянул. Мертвец ухмылялся, завидев яркую гриву Рыжей. Напоказ было выставлено множество отличных острых зубов.
– Его альбинизм — подоплека ночного образа жизни, который привил ему Морбай. Смотрите! Он жмурится даже от света факелов. Он сверхчувствителен к любому фотохимическому излучению.
– А что насчет его пищевых пристрастий?
– Это приобретенное — его приучили. Многие примитивные народы пьют кровь у своего скота. Казахи так поступали вплоть до ХХ века, и тогда тоже. Вы же видели рубцы у лошадей, когда мы шли мимо загона. Знаете, кровь действительно очень питательна, если научиться ее усваивать — а я уверен, что Морбай занимался диетой этого идиота еще с тех пор, как тот был ребенком. Естественно, он вампир — он так воспитан.
– Мертвец поднялся, — сказал Морбай.
– Мертвец поднялся, — согласно отозвалась толпа.
– Велик Мертвец!
– Велик Мертвец!
Тут Морбай отпустил мертвенно-белую руку и направился к нам, оставив единственного известного нам вампира стоящим и ухмыляющимся посреди поля.
– Велик Мертвец, — сказал подошедший к нам Морбай, тоже ухмыльнувшись. — Величественно выглядит, правда?
– Что вы сделали с этим несчастным существом? — спросила Рыжая.
– Очень немного, — ответил Морбай. — Он родился уже хорошо оснащенным.
– Что это были за инъекции? — поинтересовался Джордж.
– Перед такими встречами, как сегодняшняя, я накачиваю его болевые центры новокаином. Отсутствие реакции на боль добавляет веры в его неуязвимость. Еще я вколол ему гормонов. За последнее время он прибавил в весе и стал немного вяловат. Гормоны это скомпенсируют.
– Вы говорите о нем и обращаетесь с ним так, будто это механическая игрушка, — сказала Диана.
– Так и есть. Неуязвимая игрушка. И притом бесценная. — Ну что, Хасан, готов? — спросил он.
– Готов, — отозвался Хасан, снимая с себя плащ и бурнус и передавая их Эллен.
Его бицепсы напряглись, пальцы слегка согнулись, и он шагнул вперед, за кольцо охранников. На левом плече у него был заметен шрам, на спине — еще несколько. Свет факела выхватил из темноты его бороду, придав ей кровавую окраску — я поневоле вспомнил ту ночь в унфоре, когда он изображал удушение. Мама Джулия сказала тогда: «Твой друг одержим Ангельсу» и «Ангельсу — бог смерти и приходит только к своим».