Этот бессмертный
Шрифт:
Я вернулся в дом и переоделся.
Настало время хоронить друга.
Глава 13
Высоко вознесшийся в ночи погребальный костер нес на себе останки моего друга-поэта. Я зажег факел и потушил электрический фонарь. Хасан стоял возле меня. Он помог перенести тело на повозку и сам правил. Я сложил костер на поросшем кипарисами холме над Волосом, возле развалин той церкви, о которой уже упоминал раньше. Воды залива были тихи.
В безоблачном небе ярко горели звезды.
Дос
Эллен и Джордж сидели на повозке под большим кипарисом и держались за руки. Других присутствующих не было. Филу бы не понравилось, если бы моя родня пела над ним свои поминальные песни. Он как-то сказал, что хотел бы чего-то большого, яркого, быстрого и без музыки.
Я поднес факел к краю костра. Язычок огня осторожно лизнул дерево.
Хасан запалил еще один факел, воткнул его в землю, а сам отступил назад и только наблюдал.
Пламя прогрызало себе дорогу наверх, а я тем временем произносил слова старых молитв и возливал на землю вино. Потом подбросил в огонь ароматических трав и тоже отступил от костра.
– …Кто бы ты ни был, смерть забрала и тебя, — обратился я к нему. — Ты ушел туда, где по берегам Ахерона распускаются влажные цветы, где мечутся тени — обитатели Ада. Если бы тебе пришлось умереть молодым, ты был бы оплакан как великий талант, не успевший достичь расцвета. Но ты жил долго, и о тебе этого не скажешь. Одни выбирают жизнь под стенами своей Трои — короткую и богоподобную, другие — длинную и не столь богатую тревогами. Кто скажет, какая жизнь лучше? Боги сдержали свое обещание наградить Ахиллеса бессмертной славой, вдохновив поэта воспеть его в бессмертном гимне. Но Ахиллес мертв, как и ты — принесла ли ему счастье бессмертная слава? Не мне судить об этом, мой старый друг. Пусть ты и не столь великий поэт, но я помню и твои строки, написанные о могущественнейшем из аргивян, о времени обильных смертей:
Место суровое это открыто ветрам и печалям, В голосе времени слышатся душам знамения скорби. Пепел не станет сосной, песня пламени — шорохом кроны, Стынущий воздух согреет костер, только день не продлится…Покойся с миром, Филип Грабер. Пусть Феб и Дионис — те, что любят и убивают своих поэтов — порекомендуют тебя своему темному собрату Аиду. И пусть Персефона, царица ночи, взглянет на тебя благосклонно и даст тебе в Элизиуме достойное место. Прощай.
Огонь уже почти достиг вершины.
Тут я заметил Язона, стоящего возле повозки, и сидящего у его ног Бортана. Я отступил дальше назад. Бортан подошел и сел справа от меня, лизнув мне руку.
– О великий охотник, мы потеряли одного из нас, — сказал я.
Бортан склонил огромную голову.
Языки
Язон подошел ко мне.
– Отец, — сказал он, — Бортан привел меня к горящим камням, но ты уже ускользнул оттуда.
– Не-друг-никому освободил нас. А прежде этот человек, Хасан, убил Мертвеца. Так что пока твои сны сбываются лишь отчасти.
– Он и есть желтоглазый воин из моих видений, — сказал Язон.
– Я знаю, но и это уже в прошлом.
– А что насчет Черного Вепря?
– Даже сопения его не слышал.
– Прекрасно.
Мы долго наблюдали за тем, как пламя постепенно отступало вглубь костра. Время от времени Бортан навострял уши и раздувал ноздри. Джордж и Эллен не двигались. Лицо Хасана ничего не выражало, он отсутствующим взглядом смотрел в костер.
– Что ты теперь намерен делать? — спросил я.
– На какое-то время снова вернусь к горе Синджар, — ответил он.
– А потом?
Он пожал плечами.
– Как предначертано.
И тут до нас долетел устрашающий звук, похожий на стоны гигантского идиота и сопровождающийся треском ломаемых деревьев.
Бортан вскочил и завыл. Ослики, запряженные в повозку, в тревоге переступали с ноги на ногу. Один из них издал короткий резкий крик.
Язон выхватил из груды дров заостренный сук и застыл в ожидании.
Вот тут-то он и вывалился на поляну прямо перед нами. Огромный, безобразный, отвечающий всем своим именам.
Пожиратель людей…
Сотрясатель земли…
Могучий и Отвратительный…
Фессалийский Черный Вепрь.
Ну наконец кто-то сможет описать, каков он на самом деле. Если, конечно, кому-нибудь удастся спастись.
По-видимому, его привлек запах горящей плоти.
Он оказался и впрямь велик. Уж никак не меньше слона.
Какой там был четвертый подвиг Геракла?
Ах да, дикий кабан из Аркадии.
Мне вдруг захотелось, чтобы Геракл и теперь оказался неподалеку, готовый помочь.
Здоровенная свинья… Острый, как бритва, загривок… Клыки длиной с руку человека…
Маленькие свиные глазки — черные, дико вращающиеся в свете костра…
Он сшибает деревья на своем пути…
Однако и это чудовище вздрогнуло, когда Хасан выдернул из костра горящую ветку и быстрым движением ткнул ему в пасть.
Оно еще и уклонилось в сторону — это дало мне время схватить палку Язона.
Я бросился вперед и воткнул ее в левый глаз вепря.
Тот снова покачнулся и заверещал пронзительно, как давший течь паровой котел.
…И тут Бортан повис на нем, уцепившись зубами за плечо.
Удар Хасана только поцарапал вепрю глотку. Он вздернул плечо вперед, к голове, и наконец освободился от хватки Бортана.
В этот момент Хасан уже встал рядом со мной, размахивая еще одним горящим суком.
Вепрь бросился на нас.
Откуда-то сбоку Джордж разрядил в него пистолет. Хасан швырнул факел.