Этот добрый жестокий мир (сборник)
Шрифт:
Нет уж, сегодня Костиков не позволял себе бояться.
— Все, гад, хватит, — голос дарил уверенность. — Твоя очередь!
Снова вспыхнула зеленым пара глаз, и Костиков, не медля, бросился по проходу между рядами шкафов и стеллажей. Колено противно ныло, но это было не важно. Михаил достиг противоположной стены и посветил фонарем по полкам: пусто. Ах ты, сукин сын, тварь ты такая! Смылся!
В углу под настилом зашуршало, Михаил тут же упал на прорезиненное покрытие пола и уставился в глаза забившегося в угол рыжего убийцы — кота.
— Попался! — злорадно заорал Костиков. — Готовься к смерти, мерзавец!
Ширина
— На тебе, гад, получай! Не нравится, на тогда еще!
Кот попытался уползти от разящего орудия, но как только двинулся с места, Михаил подцепил его загибом импровизированного оружия, не обращая внимания на врезавшийся в щеку бортик полки, провез орущего кота по стене, дотянулся и схватил пушистого и мягкого зверя. Тот немедленно впился зубами в ладонь, острые коготки разорвали кожу на костиковском предплечье. Человек зашипел не хуже кота, выволок извивающееся тельце, несколько раз ударил об пол. Кот орал, но продолжал яростно бороться за жизнь.
— Ах ты, мразь!
Костиков подобрал оброненный фонарь и заметался между стеллажей. Кошак, словно прилепленный, болтался на руке. Наконец Михаил увидел пустой бокс из-под инструментов на одном из стеллажей и скинул туда гибкое кусающееся животное. Напоследок приложил кота головой о крепкое дно и мгновенно захлопнул крышку — у зверя не оставалось шансов.
— Не нравится? У-у-у, тварь!
Огонь пылал в груди у Костикова: тот, кто виноват во всем этом, должен сдохнуть. Умереть, долго и мучительно — он заслужил!
Только не здесь.
— Пойдем, мерзавец!
День четвертый
ОТЧАЯНИЕ
Волшебная влага закончилась. Костиков еще пососал ребристое горлышко, постучал по донышку. Нет, все, последняя бутылка воды осушена. Весь остаток вчерашних суток он бродил по густеющему сумраку коридоров и доступных помещений — залу прилета, трем перекрестным площадкам, четырем пустым складам и нескольким незапертым пустым же боксам — в надежде отыскать хоть что-то съедобное. Шоколад и вода из разбитого на вторые сутки торгового аппарата закончились слишком быстро, не принося сытости, не даря утоления жгучей жажды.
В одном из складов он обнаружил два вендинговых аппарата; видимо, компания сочла невыгодным вывозить недостаточно дорогое оборудование. К величайшему сожалению, оба оказались пусты: разбив их, как и первый, Михаил не обнаружил там абсолютно ничего. В другом складе, за сотней пустых пластиковых коробок, он нашел канистру с промывочной жидкостью. В третьем забрал свои вещи, забытые после охоты на кота, и пакет нераспечатанных термокостюмов.
Костиков поднял глаза и уставился на слегка расплывчатое, но хорошо знакомое изображение. Земля. Близкая — казалось, можно прикоснуться. Далекая, словно другой край Вселенной. На глаза навернулись слезы, Михаил даже не собирался вытирать их — к чему? Все равно никто не увидит.
В ящике для инструмента, стоявшем рядом с диваном, заскреблось. Вчера, пока
— Да, урод рыжий, так и есть. — Михаилу и самому не понравилось, как звучал его голос: слишком плаксиво и напуганно. — Скажи спасибо, что мы одни. Иначе был бы ты уже мертвее космоса.
Все сильнее накатывало странное дурное чувство. Оно сжимало сердце и заставляло вскакивать и некоторое время метаться из стороны в сторону. Так просто не может быть, он что-то недосмотрел, чего-то не сделал во время своих путешествий. Где-то должна быть спасительная дверь! Ему нужно всего лишь добраться до центрального офиса и наладить связь. И тогда за ним вернутся, его спасут!
Только правда была в том, что последние двое суток, между гонками за котом, он отправлялся по знакомым коридорам. Ощупывал каждую дверь, каждый выступ на них, который мог помочь проникнуть во внутренние помещения станции. Нажимал на все попадающиеся кнопки, пытался взломать шлюзовые переборки всем, что смог найти или оторвать — отвертка, ящик, отломанный кусок перил ограждения миграционной зоны. Все напрасно.
Кот жалобно заныл.
Костиков хотел было привычно двинуть по ящику, но в груди вновь кольнуло, безысходность давила на плечи, вытесняя воздух. Воздух, ведь он больше не подается во внешний контур! Наоборот, он медленно стравливается, выравнивая давление, чтобы повысить устойчивость внутреннего купола! Как Михаил мог про такое забыть! Космос побери: он умрет не от жажды и тем более не от. голода. Он задохнется!
Кот продолжал мяукать.
И тогда Костиков внезапно понял, что он сам, абсолютно как этот рыжий, тоже запертый без возможности выйти, задыхающийся и смертельно напуганный.
Михаил сполз с дивана, открыл крышку бокса из-под инструментов и позвал:
— Кис-Кис-кис, вылазь, рожа.
День пятый
БЕЗРАЗЛИЧИЕ
— А ты знаешь, наверное, это правильно, что я останусь здесь. Нет, не смейся, я серьезно.
В голове шумело, горло пересохло, каждое слово давалось с трудом. Совсем не говорить Михаил не мог. Это вроде начавшегося бреда — не важно кому и что рассказывать. Можно и вообще никому, а у него-то слушатель есть. Костиков повернул голову — там где-то сидит, зараза рыжая.
— Нет, я ничего не хочу сказать, не подумай. На Земле хорошо. Трава… такая зеленая штука, прямо по грунту растет. Нет, не понимаешь? Да откуда же ты поймешь, если не видел. А небо… представляешь, не черное со звездами, а голубое такое, да. В парках птицы чирикают… тебе бы понравилось. Да…
Костиков замолчал и уставился в темноту. Светильники уже не горели, а едва заметно «тлели», не давая света, разве что отмечали места на стенах. Воздух стравлен настолько, что дышать трудно, тепло тоже ушло: в двух термокостюмах еще ничего, но нос ледяной совсем. Да и пальцы на руках мерзнут, если их не прятать под мышки.