Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории
Шрифт:
Но самым выдающимся обитателем автобуса был крошечный мальчик в синих шортах и рубашке «Аэртекс», спокойно сидевший рядом со своими миниатюрными родителями. Этакое безукоризненное семейство. И как бы жарко ни было в автобусе, как бы в нем ни воняло и сколько бы мух ни заносило встречным ветром, никто из них не выказывал ни малейших признаков дискомфорта. Три долгих дня и три долгих ночи мальчик возился с игрушечной машинкой, игрушечной коровой и игрушечной губной гармошкой. Все время, что Шива наблюдал за ним, мальчик аккуратно громоздил эти предметы один на другой, используя ногу в качестве подставки: сначала машинку на корову, а корову на гармошку, потом гармошку на корову, а корову на машинку. Снова и снова, будто проверял на работоспособность
В деревне, где они остановились, длинные ряды тощих мужчин открыто и фаталистично гадили у дороги в канаву, полную битого кирпича. В нескольких ярдах от этого места потрепанный брезент защищал прилавки с провизией от жестокого солнца. Высокий худой великан без одежды, не считая клетчатой набедренной повязки, готовил джалеби, вытаскивая бесконечную какашку теста из бумажного конуса и кладя ее в сковороду, до краев наполненную шипящим маслом. Шива вместе с толпой мальчишек таращился на то, как великан искусно укладывал колбаску за колбаской, втирая в них одной рукой сахар, пока те дымились на сальном листе газеты, по которому ползли древние букашки санскритского алфавита. Жара буравила Шиве виски, отбивая осколки костного мозга. Человек за искореженным прилавком мелкими порциями вынимал из жестянки сладкие консервы «Ласси» [43] , поднимая ковш и затем наливая белую пену в металлические стаканы. Когда он ухмылялся, что случалось часто, его губы в пятнах от бетеля обнажали сталактит зуба, болтавшегося в верхней десне его пещероподобного рта. В море молока Шива заметил айсберги. Он знал, что их делали из неочищенной воды, но ведь от одного стаканчика вреда не будет? Уж очень ему хотелось остановить сумасшедшего, который трепанировал жарой его череп.
43
«Ласси» — фирменное название мясных консервов для собак; выпускаются компанией «Петфудз».
Через три месяца, два кресала и четверть мира спустя, Шива лежал на кушетке для обследования в больнице тропических болезней, очередной больной дизентерией с субконтинента, понятия не имевший, насколько неприятной может быть колоноскопия. Врач, живо реагирующий господин с внушительным прикусом, заставил лежащего на боку Шиву принять позу велосипедиста, после чего вставил стальную трубку ему в анус. Затем поднес глаз к другому концу трубки.
— Что вы видите? — спросил Шива, поскольку врач, казалось, не стремился выражать своего мнения по ту сторону от натужного хрюканья и неприятного бульканья.
— Ничего особенного, — услышал он в ответ. — Всего лишь фекалии, похожие на кроликов.
— Ну, так штовыхотите, если смотрите в трубку, которую сами вставили мне в задницу? — огрызнулся Шива, но это не возымело действия на специалиста по тропическим болезням; он просто извлек трубку с характерным хлопком — «плоп» — и велел ему одеваться.
Долгое время сновидения Шивы были гораздо реалистичнее бодрствования. Эти сновидения пугали его. Он метался и стонал под пристальным взглядом худенькой, изящной докторши. На протяжении многих лет Шива опробовал имевшиеся в его распоряжении средства диагностики на своей жене, запихивая ее то в одну, то в другую дисфункциональную колодку, но со Свати все было в порядке. Ее достаточно категорическое неприятие близости, утрированная поглощенность домашним хозяйством, разумная набожность — все это не было следствием невроза или каких-либо отклонений в поведении. Нет, Свати Мукти осознала неуравновешенность мужа вскоре после свадьбы. Она выжидала, прежде чем отважиться на беременность, не имея потребности в постылой контрацепции, поскольку Шива был полностью погружен в себя. Едва забеременев Моаном, она уже жалела об этом. Раздражительность Шивы, перепады его настроения, его странные представления о вере — Свати не знала, что и думать. Почитав профессиональные руководства мужа, она пришла к выводу, что если он и не шизофреник, то, по крайней мере, находится в пограничном состоянии.
О том, чтобы завести еще детей, не хотелось даже думать. Наблюдать за Моаном и пытаться угадать, какие психологические проблемы у него могут возникнуть, уже было достаточным испытанием. Этот груз, да плюс ко всему — ожидание того, что муж свалится; надо быть начеку и, если что, подставить под него стул, как под пьяного. Шива считал, что жена его не любит, но на самом деле любовь Свати была настолько сложной и глубокой, что Шива оказался не готов ее принять. Свати изо всех сил старалась не дать ему упасть, и не потому, что он был любящим мужем или ответственным отцом — ни то, ни другое, — а как частичное возмещение долга его пациентов. Так, Свати Мукти, вытянувшись в постели по струнке в лоскутной ночной рубашке с вышитым на левой груди павлином, смотрела на измученного мужа и дожидалась утра. Сомнения прочь, ему надо и дальше ходить на сеансы к Грунбейну на неформальной основе; госпитализация станет следующим шагом.
Хныча и лязгая зубами, Шива распахнул ворота и вступил на очередное поле своей потешной фермы. Он вывел корову в изрытый копытами угол возле корыта с водой, затем спустил брюки, готовясь покрыть ее. Его первая жена Сандра брыкалась и мычала под ним. Несмотря на возбуждение поднявшейся плоти, Шива все же заметил с благородной досадой брахмана брызги серовато-синих капель на внутренней стороне ее ануса. Конические пальцы Сандры, напоминавшие ювелирные подставки для колец в форме деревьев, зарылись в землистую перину, а ее мычание высокими нотами разряжало давящую атмосферу.
— Что это за дела, Шива? — крикнул Зак Баснер, одной рукой раскрывая дверь настежь, другой включая свет, третьей поправляя очки, а четвертой скручивая и раскручивая ворсистый язык своего мохерового галстука. — Мне не кажется, что удовлетворение эротических фантазий, связанных с твоей бывшей женой, приведет тебя к чему-то серьезному, во всяком случае, в отношении карьеры.
Сандра увидала окровавленные зубы Баснера, мяукая, выскользнула из-под Шивы и забилась в дальний угол мрачной тесной студенческой комнатушки. Рот Шивы забило песком абсолютной подавленности. Баснер подошел к мягкой односпальной кровати и присел на сбитые простыни. Положив одну руку на плечо Шиве, он продолжил:
— Необузданная женская страсть, ее деструктивные и всепоглощающие аспекты… — Двумя другими руками он теребил фалды своего белого пиджака, меж бортов которого показался вздувшийся бугор, скрытый вельветом брюк. — Но, Шива, такая характеристика еврея немного отдает клише, не правда ли?
— К-как ты можешь б-быть одновременно евреем и б-богом?
— А так, — протянул Баснер. — Я, как видишь, Закибасна, твоя супруга, но это не мешает тебе примерять самые жестокие фантазии на меня, мм-м?
Шива попытался ответить на такое обвинение, но из его рта вырвался только сухой треск. В любом случае, это было не важно, потому как Закибасна не слушала — она точным движением накинула на шею Шиве веревку от очков и теперь затягивала петлю. Шива почувствовал, как вздулись кровеносные сосуды на лице, будто какой-то ребенок, исчадье ада, лопал шарики пузырчатой упаковки. В конце концов, все погрузилось в алую тьму.
Свати дала Шиве выспаться, но, отведя сына в школу и вернувшись, обнаружила, что ее муж уже встал, надел костюм и повязал галстук.
— Сегодня утром ты должен пойти к доктору Грунбейну, — сказала она. — Зачем ты так вырядился?
— Больше я с этим жуликом никаких дел иметь не собираюсь, — ответил Шива. — Я в тысячу раз лучше него образован, к тому же мне пора на работу. Я поправился.
— Не идиотничай, Шива. — Она положила руку ему на плечо. — Минувшей ночью ты бредил во сне, тебе нельзя в больницу.
— Можно. — Он скинул с плеча ее руку. — И даже нужно, и не пытайся… — Он взял свой кейс и провальсировал к входной двери: — остановить меня!