Этюды Черни
Шрифт:
– Например, я не имел намерения создать с помощью этих технологий новый мир, какого до меня не было, – объяснил он. – Я не затевал мир Филиппа Марея. Стив Джобс имел такую идею, а я нет.
– А ты не преувеличиваешь? – пожала плечами Саша. – Ну да, наверное, Джобс был талантливее, чем ты. Не обижайся! – на всякий случай добавила она. Филипп улыбнулся. – Но и не более того, мне кажется. Когда ты пишешь какую-то программу, ты же думаешь о том, как это сделать технически, технологически,
– Нет. – Филипп покачал головой. – Это только кажется, что вещи создаются с помощью технологий. А на самом деле они почему-то оказываются сильно насыщены идеями. Да, когда что-то делаешь, то ставишь перед собой самые простые, понятные задачи, это правда. Но в итоге у тебя получается то, что ты есть. Не меньше, но и не больше.
«Все-таки он не прав, – подумала Саша. – Когда я пою… пела, то думала только о том, как извлечь звук. И хотя все говорили о какой-то задушевности или, вот как он, о чувственности голоса, но я-то сама знала, что это просто мой личный способ извлечения из себя звука, и никакой сверхъестественной чувственности во мне нет, не говоря уже про задушевность. Все это только иллюзия, которая непонятно почему создавалась мною и не создавалась другой певицей. Другая, впрочем, создавала другую иллюзию и тоже не понимала, как у нее это выходит».
Тут она поняла, что слишком углубилась в мысли о пении. Ей надо отвыкать от них. Она выброшена из той жизни, в которой они имели смысл. Даже если голос каким-нибудь чудесным образом восстановится… Во-первых, надеяться на это не стоит, а во-вторых, все равно она уже не займет в той жизни прежнего своего места.
Ей сорок лет. Когда-нибудь все равно надо было бы думать о том, что она станет делать, когда голос иссякнет. Что ж, ей пришлось думать об этом раньше, чем она предполагала.
Она должна выбросить из головы мысли о несбыточном. И она это сделает.
Пока Саша размышляла таким образом, Филипп выпутался из мехового мешка, сходил в комнату и принес для себя и для нее коктейли в двух бокалах. Бокалы такой формы назывались флейтами. Зачем она вспомнила их название? Снова – болезненные мысли, связанные с музыкой, и ни к чему ей эта пустая болезненность.
От коктейля шел легкий пряный запах.
– Чем это он пахнет? – спросила Саша.
– Индийскими штучками, – ответил Филипп. – Я добавил, хоть ты индийское и не любишь.
– Почему? – Она пожала плечами. – В коктейле люблю. В еде тоже. В духах.
– В Индии есть масляные духи, – вспомнил он. – Называются миск. Запах… Трудно
– Я такие хочу! – Она оживилась. Болезненные мысли улетучились. – Будешь целовать меня и думать, что ты попал в рай.
– Я и без духов так думаю, когда тебя целую.
Саша сидела в шезлонге, до пояса укутанная в мешок, а Филипп стоял перед нею с бокалом в руке. Он поставил бокал на пол, присел рядом на корточки и принялся ее целовать.
– Ты знаешь, что с тех пор как мы вместе, у меня начала пропадать помада? – сказала она, когда он на секунду отстранился.
– Как пропадать? – удивился он.
– С губ, с губ.
Они засмеялись. Смех звенел под просторным зимним небом. Саше казалось, что он касается снежных шапок на сосновых ветках, стихает от этих прикосновений, но тут же отталкивается и улетает снова – в свободу, в межзвездное пространство.
«В конце концов, – подумала она, – если бы я сейчас пела, то ни в коем случае не стала бы сидеть ночью на морозе, да еще разговаривать. А теперь – сижу, разговариваю, целуюсь. О чем жалеть?»
Глава 12
Доски выщербленные, рассохшиеся, с корявыми дырками от выпавших сучков.
«Как странно, – думает Саша, – ведь здесь не только оперы идут – балеты тоже. Как же танцуют на этих досках?»
Да и петь нельзя, стоя на таком кривом полу. Но она поет, голос звучит у нее внутри, она точно знает, что поет… А в зале начинается гул, слышатся возмущенные возгласы: «Почему она молчит? Сколько она будет молчать? Мы пришли ее слушать! Слышать!.. Скажите ей!..»
Она слышит эти возгласы с ужасом, не понимает, что они означают, и поет, поет все громче, все яснее, полетность ее сопрано всем известна, ее и пришли слушать из-за этой полетности, нет, не из-за этого, а из-за того, что голос у нее манящий, чувственный – кто это сказал о ее голосе? – в нем есть обещание, и все, кто пришел, ждут, как она выполнит это обещание, и вот они все вскакивают со своих мест, устремляются на сцену, и она понимает, что принадлежит им всем, что за тем они и бегут – чтобы она принадлежала им всем одновременно…
Саша вскрикнула и села на кровати. Ее била дрожь. Она не сразу поняла, где находится, и только когда увидела спящего Филиппа, то вспомнила, что вечером из ресторана они решили ехать к нему, а не к ней, потому что утром он летит в командировку в Новосибирск и надо успеть собраться.
От ужаса, пережитого в дурном сне, губы у Саши пересохли. Она спустила ноги с кровати и босиком пошла в кухню. По пробковому полу шла бесшумно, только споткнулась о свои туфли, брошенные у порога, и чуть не упала.