Ева и ее мужчины
Шрифт:
— Подожди минутку! — Лева бросился в дом и вышел оттуда с шерстяным жакетом. — Вот, надень, а то замерзнешь. Теперь давай выпьем за твой приезд…
Она пила и ела, точно в тумане, пока не поняла, что заболела. Московская погода наказала ее за предательство. Она поняла это только после того, как перестала наслаждаться вкусом шашлыка. Стало больно глотать.
— Лева, я, кажется, заболеваю. Может, мне не стоит пить?
— Как знаешь. Ты взрослая девочка.
Прогремел гром, и по виноградным листьям застучал крупными каплями дождь. Все было съедено, недопитая водка перекочевала в кухню.
Едва они вошли
— Успели все-таки. — Лева помог Еве переодеться во фланелевый мужской халат до пят и уложил в постель. Она лежала на широкой деревянной самодельной кровати под красным, в желтых петухах, одеялом и молила бога, чтобы поскорее прошла простуда. Временами ей казалось, что она слышит голос Бернара.
«Неужели я брежу? Почему мне так плохо?»
Вдруг Еве начинало казаться, что она находится в квартире Вадима. Зачем она согласилась поехать к нему? И вообще, почему все складывается таким образом, что мужчин в ее жизни все больше и больше? Почему она не может остановиться на одном и успокоиться? Она боялась признаться себе, что присутствие рядом мужчины придает ей силы и вдохновляет на написание новых работ, равно как и любовные игры она постепенно возвела в культ. Быть может, таким образом она пыталась уравновесить те периоды жизни, когда запиралась в мастерской и писала до изнеможения, забыв напрочь не только о мужчинах, но и о еде? Иначе как объяснить все эти безумства? И даже теперь, когда в ее жизни появился Бернар, мужчина, которого она по-настоящему любила, ничего не изменилось: она по-прежнему встречается со своими любовниками. Природная чувственность, неистребимое желание быть любимой и в то же время ощущение незащищенности и одиночества сделали Еву сладострастницей. И если ее мозг не успел осмыслить то главное, что происходит в сознании людей, занимающихся любовью, то тело, подчиняясь инстинкту, вело к истинному наслаждению. Она не видела причин отказываться от него, тем более что любовники в основном были постоянными. Больше того, она была уверена, что, кроме физической любви между ней и мужчиной, конечно же, существует духовная связь. Другое дело, думают ли так ее мужчины? Левка? Вадим? Бернар?..
Она на какое-то время провалилась куда-то, где было тихо и жарко, но потом очнулась, открыла глаза и увидела склоненное над ней лицо Левы. Она почувствовала его руки на своем теле, его дыхание возле своей щеки и поняла, что время повернуло вспять, что за окном шумит осенний дождь… Ей казалось, что эта гонка за наслаждением никогда не кончится. Волосы Левки пахли дымом, такой запах бывает у поздних октябрьских хризантем.
— Бернар, я устала… — взмолилась она и попыталась натянуть на себя одеяло. — К тому же мы так шумим… Натали это не понравится.
Да и Саре тоже.
Утром, едва проснувшись, она отдала Леве конверт от Натали.
Он вскрыл его и достал письмо. Прочитал и снова спрятал в конверт.
— Это секрет? — Ева пила парное молоко, которое Лева принес от соседки. Под мышкой Евы торчал градусник.
— Натали всегда была сентиментальной.
Ищет какую-то знакомую. Просит узнать, жива ли она. Натали же сама из Подмосковья. Опомнилась. Тридцать лет прошло. Кстати, она пишет, что я могу прилететь в Париж вместе с тобой. Тут и деньги… Возьмешь меня?
Ева отвернулась к стене и натянула одеяло наголову.
— Это ответ?
Она
— Хочешь еще молока?
Она открыла лицо и замотала головой.
— А хлеба с маслом и медом?
— Драницын, ты и мертвого достанешь. Конечно, хочу. — Она посмотрела на градусник. — Боже, сорок! Лечи меня немедленно!
Завтра утром я должна быть здорова.
— Тогда спи. Я сейчас попытаюсь истопить баню. — Лева присел на кровать, откинул одеяло и поцеловал Еву в живот. — Правда, горячая. Гриша звонил…
Она вздрогнула.
— Что он сказал?
— Чтобы ты отдыхала спокойно, билет уже у него, все в порядке. Просил поцеловать тебя… в живот, что я сейчас и сделал…
При воспоминании о Грише ей стало еще жарче.
Весь день прошел между сном и явью. Лева уходил и возвращался. Несколько раз приносил еду, но она не могла есть. Жар не спадал. Наконец Лева пришел и заявил, что баня готова.
— А ведь при температуре нельзя, — заметила она, одеваясь. — Но хочется. До смерти хочется; Пойдем скорее.
Она забралась на самую высокую полку и напитывалась теплом до дурноты, до головокружения. Сердце колотилось.
— Стучат, — сказал встревоженно Лева, обматывая бедра полотенцем. — Не бойся, это кто-то из своих.
Через минуту он вернулся.
— Там псих какой-то тебя спрашивает.
Я сказал ему, что тебя здесь нет.
— Это, наверное, Вадим, я тебе про него рассказывала. Он что, ушел?
— Нет. Стоит. Он мне не поверил.
Накинув халат, Ева вышла из бани и увидела на террасе Вадима.
— Как ты меня нашел?
— Твоя знакомая сказала. Я искал тебя на Крымском валу, там же выставка твоего Драницына, но тебя там не было. Вот она мне и сказала, где он живет. Я хотел еще вечером приехать, да гроза началась. Домой поедешь?
— Я не могу, Вадим. Я заболела. Да и незачем. Помада в ванной, шампуни, расчески… Не обманывай меня и себя. Ты все время жил с другой женщиной.
— Я хотел забыть тебя. — Он протянул руку, разжал пальцы, и Ева увидела ключ. — Вот, возвращаю. Был у тебя утром, и в это же время позвонил твой француз.
— Бернар? — Ей показалось, что нарочно произнесла это имя вслух, чтобы доставить себе и боль, и счастье одновременно. Брешь, вызванная его отсутствием, не заполнялась, как она ни старалась. Она бы вновь и вновь повторяла это имя, будоража себя, но слово не в силах было материализоваться.
— Прощай, Вадим. — Она поцеловала его и ушла.
Лева сидел на лавке и смотрел в окно.
— Мне кажется, спрячься я на Луне, меня и там достанут. — Она поднялась по ступенькам и села. — Что-то мне холодно.
— И мне. — Лева вздохнул и плеснул водой на раскаленные камни.
— Почему ты не сказал, что у тебя выставка на Крымском валу? — спросила Ева. Они лежали в постели и прислушивались к тишайшей дроби бегающих под полом мышей. В окно светила яркая перламутровая луна.
— Какая разница? Ты же все видела.
— Разве это не событие в твоей жизни?
— Это — не событие. Вот то, что ты здесь лежишь, событие. — Он намотал ее волосы на свою руку. — Привязать тебя, что ли, к кровати, чтоб не сбежала?