Ева и головы
Шрифт:
— Доводилось мне поклониться богородице, рождённой ещё в Риме, — сказал Эдгар, тем не менее, имевший донельзя умиротворённый вид. — Умение местных зодчих не годится им даже в подмётки. Там было настоящее искусство.
Казалось, все свои заботы он оставил на каменной ладошке богородицы.
Валдо показал им базар, где можно продать осла, но Эдгар сделал всё по-своему — он привязал животное к повозке, и Господь, меланхолично жуя травяной ком, следовал за ними. Было непривычно слышать «цок-цок-цок» его маленьких копытец не впереди, а за собой. Валдо вывел из конюшен толстоногую мускулистую кобылу, шерсть её хвастала благородным вороным отливом.
— Когда-то, в молодости,
Копыта были, как кулаки Эдгара в сравнении с кулаками любого другого человека. Твёрдые, как гранит, они даже звучали по-особенному. Их не хотелось сравнивать с перезвоном бубенцов или с кошачьим шагом — только с ударами молота где-то в недрах каменоломни. На Эдгара и Еву кобыла смотрела с пренебрежением и размахивала хвостом, надеясь заехать девочке, которая осматривала крепкие, как колонны, лошадиные ноги, по лицу.
Под пристальным взглядом Валдо Эдгар перетаскал содержимое старой своей повозки в новую: несколько мешков, два небольших сундука и просто какие-то бесформенные, безликие вещи, потерявшие всякое предназначение. Отвязал соломенную лошадку и нашёл ей новую добротную перекладину. Почти всё (смердящую тушку енота Валдо приказал выкинуть), что так или иначе занимало место в старой повозке, перекочевало в более просторный угол в новой, но всё равно на лице Эдгара одна за другой сменялись недовольные гримасы. Ева же озаботилась тем, чтобы кукла со странным прозвищем «госпожа Женщина» нашла себе уютное местечко.
У этой куклы была своя работа. Если вдруг у Эдгара каким-то чудом случался пациент женского пола (хотя обычно мужья и отцы предпочитали держать своих подопечных подальше от неизвестно откуда взявшегося бродяги, тем более, с такой пугающей внешностью), она демонстрировала больные места на госпоже Женщине.
Её Ева, откопав среди пожитков великана, приняла за ещё одну девочку, только очень маленькую, чуть ли не младенца, и сначала, стоя на четвереньках в четырёх локтях от неподвижной, раскинувшей в стороны конечности фигурки, долго и затаив дыхание ждала, пока та пошевелит хотя бы ножкой.
Сделана она была из доброго десятка разных тряпок. Они переплетались в броский наряд, в котором нельзя было разобрать, где он кончается, и где, по замыслу мастера, начинается, собственно, кукла. Изумлённая Ева обнаружила там даже лоскут малахитовой расцветки, — такой она не видела никогда в жизни. Впрочем, сам материал ей тоже был незнаком. Белый животик куклы под пальцами проминался и был наполнен чем-то мягким и не очень приятным. Лицо вышито белыми нитками, вместо глаз — нарисованные углём пятна, причём одно значительно больше другого. Вряд ли по такому простому, почти доисторическому, изображению человеческих черт можно хоть что-нибудь понять, но Ева подумала, что кукла, должно быть, чем-то изумлена.
Она подняла тогда игрушку и осторожно усадила себе на коленки. В отличие от соломенных игрушек, что рождались среди полей и сразу заселялись в детскую комнату в бывшем доме Евы, эта кукла, казалось, успела повидать весь мир и родилась, по представлениям маленькой спутницы великана, в далёком облачном краю десятки лет назад. Везде, где бы она ни побывала, платье обзаводилось новыми заплатками и цветными лоскутами. Хотя Эдгар и относился к ней с некоторым пренебрежением, зарывал иногда так глубоко в вещи, что потом
Повозка, которую Валдо пожертвовал путешественникам, стояла, двумя правыми колёсами утопнув в канаве, чуть дальше по малахитовой улице; она показалась Эдгару и Еве настоящим домом, из тех волшебных строений, что встречают каждый рассвет на новом месте. Внутри, судя по всему, не раз ночевали нищие: непонятно какими тайными переулками пробирались они на охраняемую днём и ночью улицу.
Следуя указаниям Валдо, они натянули на каркас из гнутых веток новый тент из плотной некрашеной кожи, так, что получился округлый купол.
— Эта повозка прошла в составе сопровождения с бароном не одну войну, — сказал Валдо. — Возили пищу, раненых, а так же пленников. Теперь это ваш походный дом, и дух его светлости немного успокоится: пусть думает, что едет на очередную войну.
На бортах остались следы когтистого креста, однако, не имея перед глазами прообраза на стенах родового гнезда семейства Кониг, невозможно было различить, что это за герб. Казалось, это рисунок сродни отпечаткам крыл старинных животных и рыб в скалистых пещерах, поцелуй времени не значительнее капустной кочерыжки; Валдо своим важным видом и отточенными манерами старательно развенчивал этот образ.
Подновлять герб, конечно, не стали.
Где-то неподалёку зародился и начал расти странный звук. То, что слышалось на расстоянии как «уф-уф-уф», по мере приближения его источника превратилось в охи и неразборчивые бормотания. В тот момент, когда Ева готова была уже грохнуться в обморок от страха (удерживало её только любопытство), из-за угла показался полоумный Бернард, который расстался со своим топором. К земле его пригибал огромный сундук. Вместе они были похожи на закованного в красноватый хитин жука, который отчего-то решил прогуляться на двух ногах. У Эдгара были сундуки: прогнившие, с крошащимися петлями и пряным лесным запахом, они больше напоминали болотные кочки или ствол рухнувшего дерева. Такой же сундук Ева видела впервые. Она могла поместиться там целиком, если бы подтянула к животу ноги. Тёмно-красное дерево с искусным орнаментом оковано по углам железом: там рыцари с непропорционально длинными руками заносили мечи, чтобы лишить головы разом пару-тройку чертей, они же хватали за волосы ведьм и топтали какую-то и вовсе бесформенную нечисть. Изобилировали когтистые кресты, которые терзали бесформенные мясные кучи. Были графы и бароны с надменными лицами и полуприкрытыми, как будто в экстазе, глазами. Его светлость со всеми почестями погрузили в сундук, крышка которого была устроена так, чтобы всегда оставалась щель для проникновения воздуха. Эдгар и Ева дали зарок, становясь на ночлег, вынимать голову из её импровизированной темницы и давать ей повидать белого свету. Валдо нехотя признал, что все остальные способы транспортировки небезопасны, хотя поначалу предлагал смастерить для его светлости тело из содержимого баронова гардероба и оружейной комнаты.
— Молитесь, чтобы, когда барон встанет на ноги, он не казнил вас за такое пренебрежение, — мрачно напутствовал он Эдгара и Еву.
Туда же, в сундук, вместе с хозяином отправились: зрительные стёкла, любимая шапка, пара древних фолиантов, кинжал без фамильного герба, зато в кожаных ножнах (хотя, — подумала Ева, — если вдруг в сундук залезет кто-нибудь посторонний, наличие или отсутствие герба не сыграет никакой роли; барона легко опознать по его фирменному носу), сбор ароматных полевых трав — барона, по словам Валдо, «блевать тянуло от изысканных ароматов».