Евангелие Люцифера
Шрифт:
— Вот так. — Изображение сбилось, теперь экран показывал стену и спинку кровати. Дирк еще покрутил камеру, и в центре кадра появилось его лицо. Лицо умирающего. — Привет, Моник. Вот так свидание! Модерновые технологии! Привет, Карл!
— Дирк! — поздоровался К. К.
Они знакомы?
Дирк откашлялся, чтобы прочистить горло.
— Бьорн, спасибо, что согласились поговорить со мной. Как вы знаете, я болен.
— Знаю, Дирк. Знаю.
— В будущем году мне исполнилось бы восемьдесят лет. Подумать только! Но у меня нет будущего года. Я не хочу быть слишком сентиментальным и вызывать к себе жалость, Бьорн, однако каждый день может оказаться для меня последним. Так обстоят дела. И я примирился с судьбой. Все мы умрем. Рано или поздно приходит наш черед. Жизнь — всего лишь оттягивание неизбежного. Мне не страшно.
Никто из нас ничего не сказал. Моник тихо плакала и шмыгала носом.
— Verdorie, [154] — продолжил Дирк. — Я не собирался быть таким помпезным и мелодраматичным, простите.
— Все в порядке, Дирк, — сказал К. К., — не думай об этом. Ты хотел сказать что-то Бьорну?
— У некоторых из нас есть в жизни миссия. Цель. Смысл всей жизни. Для меня таким смыслом было Евангелие Люцифера. Я понимаю, Бьорн, что вы не хотите отдавать манускрипт. Вас терзают всякого рода сомнения. И они должны быть. Это неизбежно.
154
Пришел конец (нидерл.)
Я ничего не смог ответить на его слова. Когда слышишь такие вещи, волнуешься. Дирк, что говорить, был на пороге смерти.
— Я вас умоляю, Бьорн.
Он смотрел на меня с экрана:
— Я прошу вас отдать манускрипт К. К. — Карлу Коллинзу. Он — человек, которому можно доверять.
Что-то оборвалось во мне и покатилось куда-то в пропасть. Прозрение. Прозрение…
Отдайте манускрипт К. К.
Карлу Коллинзу…
Он — человек, которому можно доверять…
Дирк… К. К…
То, что они знали друг друга, было очевидно. Они знали друг друга все это время.
Если Дирк действовал заодно с К. К., означало ли это, что Моник тоже действовала с ними заодно? Я долго думал. Пытался разобраться. Посмотрел на Моник. Она отвернулась.
— Вы знаете друг друга? — спросил я, обращаясь наполовину к Дирку, наполовину к К. К.
— В некоторой степени, — сказал Дирк.
К. К. молчал.
В некоторой степени.
Признание Дирка вмещало бесконечно много, гораздо больше, чем эти три слова. Существовала связь между Дирком и К. К. и тем самым между ними и Моник.
Моник положила свою руку на мою. Я отодвинул ее.
— Бьорн, — сказал Дирк, даже не догадываясь, какой душевный хаос вызвало его признание во мне. — Я понимаю, что мы знаем друг друга недостаточно долго для того, чтобы я осмелился просить вас отдать манускрипт ради меня. И все же я сделаю это. Поверьте, я готов молиться на вас, если бы это помогло делу. Я выполз бы из этой кровати и на коленях стал бы молить… если бы только молитва умирающего могла вас тронуть. Но я знаю, что вы крепкий орешек, Бьорн. Некоторые называют вас упрямцем.
Последние слова он произнес с обезоруживающей улыбкой. Он, конечно, был прав.
— Много лет тому назад, в другое время, в другом мире, я был точно таким же, как вы, — продолжал Дирк. — Честолюбивым, любознательным, уверенным в себе. Я понимаю, почему вы медлите. И тем не менее умоляю вас. Я посвятил свою жизнь Евангелию Люцифера и хочу увидеть загадку разгаданной до того, как умру. Я так хочу узнать… — Пауза. — Я готов пойти на обмен, если угодно. Я могу рассказать, почему Джованни Нобиле, итальянский демонолог, вел себя так иррационально. Вам пригодятся эти сведения. В качестве обмена любезностями вы выполните и мою просьбу. — Дирк не стал ждать моего ответа. — Я могу рассказать вам о Нобиле и просто так. Вы, должно быть, слышали, что его сочли сумасшедшим. Он застрелил четверых. После этого он исчез вместе с Евангелием Люцифера. Вот то немногое, что мы знаем. Но никто не спрашивает, почему он это сделал. Почему, Бьорн?Почему Евангелие Люцифера превратило уравновешенного теолога Джованни Нобиле в убийцу? Почему он стрелял и убил четверых? Почему манускрипт был для него таким важным? Никто не задавал этот напрашивающийся сам собой вопрос. Почему?Полиция, СМИ, публика — все спрашивали, чтослучилось. Как? Где? Но никто не спросил: почему?
— И почему?
Дыхание Дирка стало похожим на шелест листьев под дуновением осеннего ветерка.
— Ты уже знаешь, что дочь Джованни Нобиле исчезла вместе с ним. Ее звали Сильвана. Очаровательная маленькая девочка. Десяти лет от роду. Сильвана… Никто не знает, что религиозные фанатики похитили ее.
— Дракулианцы?
— Конечно.
— Из-за манускрипта?
— Чтобы заставить Джованни Нобиле отдать его им.
— Он отдал?
— Нет.
— Что с ней стало?
— Они похитили ее около школы и спрятали в гроб, в саркофаг, находившийся в заброшенной часовне при монастыре на окраине Рима.
— Что вы такое говорите? Десятилетнюю девочку? В гроб?
Как люди, даже если это дракулианцы, могли опуститься так низко?
— Что с ней случилось? Не говорите, что она умерла в гробу!
Дирк продолжил, не обращая внимания на вопрос:
— Для ордена дракулианцев все это было извращенной формой религиозной церемонии, осуществлением древних пророчеств. Вера ослепила их. Сделала беспощадными.
Я перевел взгляд с экрана ноутбука на К. К., который смотрел на меня бесстрастным взглядом ученого.
— Не могу поверить, жизнь не может быть такой жестокой… — бормотал я.
— В гроб… — повторил Дирк.
— Но что случилось с девочкой? Вы расскажете, чем все кончилось? — Во рту у меня пересохло. — Девочка умерла? Что стало с Джованни Нобиле?
Через сеть кабельных линий между Амстердамом и Лондоном Дирк смотрел на меня отсутствующим взглядом умирающего человека.
— Об этом, — сказал Дирк ван Рейсевейк со вздохом, сопровождаемым хлюпающими звуками, — история умалчивает.
— Я должен задать тебе вопрос, Моник.
К. К. покинул нас. Его вызвал начальник службы безопасности. Мы с Моник остались сидеть в гостиной. Она взяла блокнот и вопросительно посмотрела на меня.
— Я ничего не понимаю, — признался я. — К. К. и Дирк знают друг друга?
«Да», — написала она. Буквы на бумаге словно плясали, — если бы она могла говорить, вероятно, голос Моник дрожал бы.