Евангелие от Крэга
Шрифт:
Она была принцессой этой страны, и в сердце у нее шевельнулся птичий коготок недоброго предчувствия. Но сейчас было не до смутных предощущений.
— В сторону, в сторону! — крикнула она, раздвигая горячие, пахнущие боем и чужой кровью тела.
Все послушно шарахнулись, образуя круг — в центре остался только коленопреклоненный Пы с женщиной на руках.
— Под крышу! — скомандовала принцесса, указывая на один из малых корабликов, предназначенных для дружины.
— А вся орава — в воду, — добавил Юрг, у которого тоже кошки на сердце скреблись — впервые его отряд одерживал победу без своего командора…
Пы
— Вели сервам подогреть вина. И воды для грелок, — распорядилась Сэнни. Юрг потрусил к стене, где безгласная прислуга уже успела соорудить что-то вроде походной кухни.
Уложив свою ношу на жестковатую, предназначенную для мужчин койку, Пы попятился и, не дожидаясь приказа, пугливо испарился — надо думать, вдогонку за уже плещущимися в море товарищами. Мона Сэниа разрезала стягивавшие все тело женщины путы вместе с одеждой, отлепила клейкий болотный лист от лица, молясь всем древним богам, чтобы растение не оказалось ядовитым. Миловидное личико, и ничего более. Вероятно, одна из случайных подружек — недаром при дворе поговаривали, что старая владелица замка Кюз окружает себя многочисленными компаньонками, которые чуть ли не втрое моложе ее — и все для того, чтобы единственный сын не порхал по всем окрестным владениям, к чему имел неудержимую склонность… На Джаспере она его уберегла.
Принцесса заботливо укрыла молодую женщину, стараясь не дотрагиваться до огромного, туго натянутого живота — и все же этого движения было достаточно, чтобы недавняя пленница открыла незрячие глаза. Вероятно, еще один незнакомый голос — а все они приносили только боль и ужас — так напугал ее, что она дернулась и, натягивая на себя покрывало, протяжно закричала.
— Не бойся, Касаулта, все позади, я принцесса Сэниа, и ты под моей защитой! — она попыталась произнести эти слова как можно сердечнее и мягче, но то ли ее тон не убедил несчастную, то ли она не расслышала за собственным воплем чужого голоса, но крик продолжался — было просто непонятно, когда она умудрялась переводить дыхание.
— Тише, тише, ты уже в безопасности, — уговаривала ее принцесса, теряя терпение — до сих пор двух-трех ее слов бывало достаточно, чтобы ей повиновались.
Но крик только нарастал — теперь он уже был не женским, а каким-то неопределенным, даже не звериным. И вдруг мона Сэниа поняла, что это вовсе не страх. Это — началось…
Она внезапно сама испытала панический ужас, до тошнотного комочка там, где сходятся ребра и рождается вздох. Ее малыш появился на свет в окружении королевских повитух и лекарей, к тому же ее тело, закаленное в походах и тренировках, справилось со своей первейшей естественной задачей без особых проблем и боли. Так что теперь она очутилась лицом к лицу с чужим страданием в той степени растерянности, которой не испытала еще ни разу в жизни.
— Юрг! — тоненьким беспомощным голоском крикнула она, выбегая из шатра и хватая мужа за руки. — Юрг, сделай что-нибудь!
— Да я-то что могу? — оторопел командор. — Может быть, ты свяжешься с королевским двором…
— Нет! Никто посторонний не должен видеть этой долины — иначе кто поручится за безопасность Юхани? Лекари часто становятся предателями,
— Но Касаулта ведь увидит ее неминуемо!
— Потому-то я и оставлю ее здесь — будет нянчиться с двумя. К тому же… О, древние боги, она же без крэга! В темноте ей втрое страшней!
А крик не прекращался, и страха в нем не было — только боль.
Мона Сэниа зажала уши ладонями, как перепуганная девочка. Юрг перехватил ее руки и резко опустил.
— Думай! — крикнул он прямо в лицо жене. — Думай, что делать! Она же помирает!
Как и свойственно всем мужчинам, он несколько перегнул в своих опасениях. Но мона Сэниа вырвалась из его рук и отчаянно тряхнула головой:
— Ну тогда у меня остался последний выход! И исчезла.
VI. Фирюза
Она слегка удивилась тому, что королевская лодка с лупоглазым божком на носу не качалась на воде, а была поднята высоко на берег и вкопана в песок рядом с пологой каменной лестницей, подымающейся к затейливому домику, сложенному из обожженных бревен. На верхней ступеньке сидел пожилой смерд в расшитой рубахе и полировал шкуркой рукоятку короткой остроги с костяным наконечником. Взбегая вверх по лестнице, мона Сэниа каким-то сторонним зрением воина успела отметить, что острога не боевая — видно, предназначена для рыбьего арбалета.
— Мне нужен король Алэл! — крикнула она, наклоняясь к сидящему. — Где мне найти короля?
Смерд отложил острогу и неожиданно гибким, молодым движением поднялся солнце вспыхнуло на диковинных шелковых цветах, которыми была вышита вся его одежда. Но еще удивительнее было его лицо, так же, как и рубаха, разрисованное мелкими цветами и ягодками. Это не была татуировка — на лбу, где от удивления шевельнулись неглубокие морщины, красочка треснула, готовая осыпаться легкими шелушинками.
Выпрямившись, островитянин оказался ниже принцессы вершка на два. Она уже хотела повторить свой вопрос, но он почтительно склонил голову и произнес негромко, словно не желая, чтобы его слышали в доме:
— Приветствую тебя, владетельница Сэниа. Какая тревога привела тебя?
Знакомый голос помог ей разом стряхнуть с себя сковавшее ее изумление, но на смену ему пришло разочарование. В ночной темноте, поднявшись на скамейку, так что виден был лишь загадочный силуэт, он показался ей могущественным морским владыкой, и она доверилась этой иллюзии. Стоило ли теперь объяснять…
— Говори, девочка, — мягко велел Алэл. — Тебя привела нешуточная забота. Но не беда, — он говорил так, словно уже знал.
— На моем острове женщина… она должна родить. Я — одна среди мужчин, и я не знаю, что делать!
Он мягко улыбнулся:
— Все сущее рождено. Но ты не говорила, что среди твоих воинов есть женщина.
— Это — подруга одного их них. Мы отбили ее у мятежников, которые взяли ее в заложницы. Она так напугана…
— Ушинька! — неожиданно крикнул король, обернувшись к дому.
Дверная занавеска отлетела в сторону, и на пороге возникла легкая, как облачко, женщина, осененная ореолом серебряных волос. Розовое от природы лицо было украшено изящной росписью — серебряные ягоды, а может, и ландыши. Со второго раза эти островитянские причуды показались принцессе уже почти естественными.