Евангелие от Крэга
Шрифт:
— Каждый, кто попробует моего мяса, умрет страшной смертью! — громогласно пообещал Юрг.
— Обезьяна невежественна. Обезьяна несъедобна.
Ну слава тебе, господи!
— Тогда на кой черт я вам сдался?
— Раздавил яйцо. Снесешь яйцо. Я решил.
Ну и тон — прямо «так говорит Заратустра».
— Пардон, мсье, яйца нести не обучен. — Юргу стало даже смешно.
— Все не.
Где-то за пределами изголовья возникло шушуканье — голосов было не меньше пяти. Удалось различить: «Радость есть» — «Двое много» — «Радость вдвойне» «Уфекалимся зело» — «Всемилостив верховный» — «Нажраться, нажраться…»
— Люди! Сюда!!! — заорал он, отталкиваясь спиной от жесткой доски.
— Люди нет. Песок бух. Бух сверху, — проинформировали его.
Разорвать путы снова не удалось. Насчет результативности «бух» он сильно сомневался, но дружинников что-то задерживало. Юрг прикрыл глаза, сосредотачиваясь.
— Обезьяна спит! Сон сказочен! Сон чудорожден! Слава верховному!
Голоса заверещали так, что могли бы разбудить мумию, вздремнувшую веков так пятьдесят назад. Если они считают, что на него снизошел магически наведенный сон, то и пусть себе заблуждаются. Придется копить силы, чтобы потом разочаровать этих тушканов. Хотя уже закрадывалось сомнение в том, кто в конце концов останется разочарованным. Конечно, в защитных силах скафандра сомневаться не приходится, но открытое лицо… Ведь достаточно красноглазым хозяевам проявить капельку гостеприимства и попытаться его накормить бр-р-р… Кстати, они, кажется, именно на жратве и зациклились — гомон, который они подняли, складывался из каких-то писков и хрюканий, звучащих по-разному, но запарившийся транслейтор, не в силах подобрать земных эквивалентов, монотонно переводил: «Еда, еда. Еда, еда. Еда…»
— Я милостив, — снизошел наконец крупный тушкан. — Нажремся вдвое. Потом предадимся.
Уши у него порозовели и выросли сантиметров на десять. Чему он собирался предаться, осталось тайной — вся стая с гоготом двинулась мимо крестообразной дыбы, на которой был распят командор, причем каждый норовил кисточкой на конце хвоста погладить его по лицу. Почти всем это удавалось, и когда шлепающий топоток замер в невидимом для Юрга проходе, вся кожа у него подергивалась от едкой слизи, словно он с размаху врезался лицом в медузу-стрекишницу.
Ну дела. Домечтался о троллях и гоблинах. Так что же предпринять? Он в который раз дернулся, стараясь если не разорвать, то хотя бы ослабить веревки, и снова напрасно. Зато слева послышался едва уловимый стон — так нечаянно выдает себя совершенно обессилевшее животное.
— Эй, кто там?
Надежда вспыхнула — и разом погасла, когда Юрг повернул голову и разглядел то, что до сих пор загораживал от него тушкан с острым шипом, трудившийся над его левой рукой. Да, это был еще один пленник, тоже распятый, с дымчатой шерсткой и бессильно свисавшими вниз ушками, впрочем, ухо отсюда виделось только одно.
— Ты кто, страдалец? Говори, не бойся, все ушли!
— Сын яйца. Яйца черепахи.
— И давно ты здесь?
— Некормлен трижды.
Характерный отсчет времени.
— И как ты думаешь, что с нами собираются делать?
— Засеять отрыжкой.
— Фу, черт! Все равно не понял. Объясни поподробнее.
— Обезьяна глупа, — вздохнул дымчатый хвостатик. — Яйцо расти. Обезьяна питать. Обезьяна протухнуть. Яйцо греться.
Его вдруг заколотило от ужаса
Юрг на всякий случай прикусил губу — стало больно. Нет, не сон. Но разум продолжал беспомощно, по-щенячьи тыркаться в поисках альтернативного варианта объяснения всего происходящего.
— Слушай, сын яйца черепахи, я совершенно запутался. Если вот эти красноглазые собираются откладывать яйца, то кто же они — выходит, женщины?
— Женщины — кто? — переспросил пленник, старательно выговаривая явно незнакомое слово.
— Ну вот эти, которые нас сцапали, — это самцы или самки?
— Самцы — непонятно. Самки — непонятно.
— О, черт… Отложим. Сейчас главное: как выпутаться из этой катавасии. Соображай, чей-то сын! Как нам спастись?
— Спастись никак.
И тут снова возникла надежда — на сей раз в форме поросячьего визга. Кто-то катился по боковому, невидимому для Юрга проходу, точно вышвырнутый пинком щенок, и непереводимо голосил. Впрочем, добравшись до пленников, он несколько раз хлестнул себя хвостом по бокам и уже вполне членораздельно пожаловался:
— Мало еды. Не покормили. Говорят — молод. Рыбье дерьмо.
Ага, до изысканных выражений цивилизация здесь уже поднялась.
— Молодой человек, — проговорил командор, прилагая все усилия к тому, чтобы голос звучал как только возможно убедительнее и проникновеннее. — Юрг добрый. Юрг тебя накормит. Накормит сытно.
Пушистое рыльце ткнулось в его плечо.
— Чем, чем?
— Вот что захочешь — то и получишь. Много-много.
— Где, где?
— У меня на животе коробочка… Нашел? Пальчики на лапках имеются? Вот и открой. Доставай, доставай, штука это тяжелая, но для получения еды совершенно необходимая… Так. Вот этот ствол… ну трубочка… палец, если угодно… Ага, понял. Направь прямо в потолок, и еда свалится сверху. Не валится? А, смотри: там видна красная кнопочка… Ягодка, если угодно. Нажимай! Сильнее!
Громыхнуло будь здоров — калибратор стоял на бронебойном разряде. Оставалось только надеяться, что в районе потолочного окна, осколки которого все еще продолжали сыпаться прямо на Юрга, никого из дружинников в этот момент не было. Поросячий визг взметнулся — и затих в том же направлении, откуда появился. И почти сразу же два голоса синхронно рявкнули:
— Командор, не стреляй! Свои!
— Где вас только черти носили, своих-то… — буркнул Юрг, уже не делая попыток освободиться собственными силами.
Встревоженные физиономии Дуза и Борба возникли в потолочной дыре, и Юрг уставился на них с таким восторгом, словно одна рожа принадлежала Венере Милосской, а другая — Сикстинской мадонне. Или наоборот — соображал он сейчас только в одном направлении.
— Да отвяжите вы меня, черт побери!
Джасперяне попрыгали сверху, как кузнечики.
— Если б не разряд — еще сутки проискали бы, — бормотал Флейж, перепиливая веревки. — Кругом заросли стеклянных метелок, даже Шоео не проползти… Готово!