Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита

Брайдер Юрий Михайлович

– Человек, стоящий справа от тебя, женщина?

– Это моя жена.

– Почему она смотрит на меня с ненавистью?.. Пусть говорит сама.

– Что я должна сказать? – тихо вымолвила Ирлеф. – Что именно тебе хотелось бы услышать? Слова благодарности за спасение? Изволь. Может, ты ждешь, что я стану восхищаться вашими ратными подвигами? Отнюдь. Среди них, – она указала на груду растоптанных трупов, – было немало случайного люда, вовсе не желавшего вам зла. Так, как вы, поступают только не ведающие законов дикари… Что еще я должна? Выразить восторг по поводу творимого вами разврата? Не могу. От этого зрелища меня тошнит.

– Тогда съешь что-нибудь кислое, – прекрасная воительница

едва заметно улыбнулась. – Неужели ты считаешь, что только дитсам открыта безусловная истина? Неужели та жизнь, которую вы влачите, и есть единственно правильный путь человека? Тебя тошнит от нас, а вы нас смешите. Отдав себя во власть евнухов, вы сами стали похожи на них. Жалкие пленники собственных страхов! Вам неизвестна любовь, а верность своему народу вы храните лишь под угрозой смерти. Почему вы ненавидите нас, вольных людей, весь смысл жизни которых в наслаждении – наслаждении тонким вином, изысканной пищей, вражьей кровью, быстрой скачкой, прекрасными телами наших сестер и братьев? Разве мы чем-нибудь досадили вам? Живите за вашими стенами как хотите, только не касайтесь нас. Мы свободный народ, а главное отличие свободы от несвободы – полное презрение к чужим законам, чужим обычаям и чужим суждениям.

– Тогда павшие от ваших мечей бродяги были еще более свободны. Они презирали не только чужие законы, но и чужую жизнь, – возразила Ирлеф. – Но на каждом шагу их свобода обращалась горем для других.

– Презирая кого-либо, мы никогда не навязываем ему своих нравов, а тем более не поднимаем первыми оружия. Ни один из моих соплеменников без причины не задел дитса.

– Вы задеваете нас уже тем, что лучше нас едите, пьете и одеваетесь. Тем, что умеете и любите наслаждаться. Тем, что для вас доступно все запретное для нас. Порождая зависть, вы множите человеческие грехи, а значит – творите грех сами.

– Разве свою еду и питье мы отнимаем у кого-нибудь? Мы берем плату за Переправу, но только с тех, кто может заплатить. Мы честно зарабатываем свой хлеб. Если бы ты только знала, сколько тварей с той стороны хочет прорваться сюда… Впрочем, наша перепалка может продолжаться без конца. Женщины всегда женщины, вне зависимости от того, родились ли они дитсами или златобронниками. Пусть нас рассудит твой муж, человек, видевший другие миры и живший среди других народов. Слух о его силе и мудрости уже дошел до наших владений.

– Боюсь, эти слухи сильно преувеличены, – осторожно начал я. – Долгие скитания, как и долгая жизнь, не добавляют ума. Кто-то ничего не поймет, обойдя небеса и преисподнюю, а кто-то другой, созерцая пламя костра, способен разгадать тайны мироздания. Что я могу сказать по поводу вашего спора… В разных формах он ведется, наверное, еще с тех пор, как люди обрели способность мыслить. Это извечный спор о смысле человеческой жизни, если, конечно, смысл этот вообще существует.

– Так все же существует или нет? – перебила меня всадница.

– Большинство великих умов сходится на том, что смысл жизни существует и является ничем иным, как стремлением к собственному благу. Вот только это благо разные люди понимают по-разному. Для одних оно – смирение, покорность, подавление страстей. Для других – ничем не ограниченная воля, себялюбие, свобода желаний. Кто прав, решать не мне. Каждый, пусть и не всегда, находит в жизни то, что ищет. Это естественное стремление человека. И оно не является злом, пока тот самый человек не задевает неотъемлемые права других людей.

– Ты говоришь запутанно и пространно. А я всего лишь попросила тебя быть судьей в нашем споре. – В словах всадницы уже сквозило нетерпение.

– Мне кажется, в этом споре не правы обе стороны. Нельзя презирать людей за то, что

они иные, как это делаешь ты. Гордыня – величайший из грехов. Но и подгонять под свои мерки чужую жизнь, как это хотела бы сделать она, тоже нельзя. Насилие – не меньший грех, в том числе и насилие над духом.

– Все сказанное тобой лишь холодные умозаключения. Игра слов, и не более. Уловка, с помощью которой ты хочешь уйти от прямого ответа. Я не буду настаивать… Мы привыкли доверять своим чувствам, и сейчас эти чувства подсказывают мне, что ты действительно не враг моему народу. Ради тебя можно пощадить и твоих спутников. Но ты должен ответить еще на один вопрос.

– С удовольствием, любезная.

– Когда ты в последний раз обнимал свою жену?

– Я никогда не обнимал ее.

– Нетрудно догадаться. Близкие люди не так смотрят друг на друга.

– Откуда ты можешь знать это, развратница! – Ирлеф гордо вскинула голову, ожидая, очевидно, удара мечом.

– Я люблю всех своих братьев и сестер, но кого-то могу полюбить сильнее других и даже назвать своим мужем. Мы тешим плоть, но не забываем и о душе, – совершенно спокойно ответила всадница. – Дай тебе судьба хотя бы сотую часть той любви, которую довелось испытать мне. Тут нам как раз и не о чем говорить. Это то же самое, что обсуждать со слепцом красоту едва распустившегося цветка. Поэтому помолчи. Я беседую только с твоим мужем. – Она вновь перевела на меня взгляд своих необычайно живых глаз, в любой момент способных зажечься и неукротимой яростью, и столь же неукротимой страстью. – Тебе не повезло со спутниками. Чувства дитсов давно увяли. Камни города леденят их души. Они не способны ни любить, ни возбуждать любовь. Эта женщина может быть женой только для человека со столь же холодной кровью, как и у нее самой. Но ведь ты совсем другой. На твоем лице я читаю следы скорби и радости. Ты испил и мед, и горечь жизни и не разучился любить. Но в отношениях между мужчинами и женщинами есть немало такого, чего ты еще не знаешь. Эти знания не повредят тебе точно так же, как моему народу не повредит свежая кровь. У нас не принято общаться с чужаками, но и запретить мне любить тебя никто не посмеет. Можешь остаться среди нас.

Ее взгляд сжигал, но мне случалось глядеть в глаза не менее прекрасные и пронзительные.

– Спасибо за доброе слово, любезная, – ответил я. – Ты могла бы стать достойной подругой для величайшего из властелинов мира. Но для меня это слишком дорогой подарок. Обреченный на вечные скитания чужак не достоин твоей любви. Моя душа выгорела, как сердцевина пораженного молнией дерева. На бесконечных дорогах я растерял самого себя. Я давно устал любить и ненавидеть.

Всадница молчала, продолжая пристально смотреть на меня, а потом сказала:

– Можете идти. Путь к Переправе залит кровью, и вы легко найдете его. На ту сторону вас пропустят беспрепятственно. И запомни, скиталец, твоя душа не умерла. Она больна, а единственным лекарством для нее может стать твоя собственная любовь. Ты сам должен найти себе достойного врачевателя.

– Если такое вдруг случится, я обязательно вернусь, чтобы поблагодарить тебя за совет. Скажи, любезная, свое имя и где тебя можно отыскать?

– О, сделать это будет очень трудно, – она вдруг беззаботно рассмеялась. – Вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся. Я не собираюсь жить долго. Нет ничего более ужасного, чем наблюдать, как дряхлеет твое тело, и чувствовать, как угасает рассудок. Почти никто из нас не доживает даже до зрелости. Если мне не придется пасть в бою, я найду способ достойно и красиво уйти из жизни. Но, если ты снова окажешься в наших краях и будешь нуждаться в помощи, спроси Асмелу. Асмелу, Держащую Знамя Змеи. А теперь – прощай!