Евангелие от зверя
Шрифт:
— Что-то у твоих родителей коса на камень, никто не уступил. Хотя Антонина — тоже хорошее имя. Доедай и пойдем.
— А куда?
— Если ты мне доверяешь, могу предложить тебе остановиться у меня. Не побоишься? Человек я дисциплинированный, так что не обижу.
— Я тебя не боюсь, — простодушно сказала Тоня, уминая за обе щеки принесенные чепавчичи. — Вкусно! Я таких никогда не ела. Но ведь я вас стесню.
— Кого — вас? Я живу один, в собственном домике у Кольцевой автодороги, в Щелкове. В этом куча преимуществ. Метро недалеко, минут десять на автобусе. Дом большой, в наследство от отца остался, в нем пять комнат и кухня. Я весь день работаю,
— Я согласна, — опять с милым наивным простодушием проговорила Тоня, в головку которой, не испорченную цивилизацией, просто не приходили плохие мысли. — Буду ухаживать за домом и готовить обед и ужин. Я умею, честное слово!
— Верю, договорились! — с преувеличенной серьезностью сказал Тарас, протягивая ей руку. Затем не удержался и поцеловал пальцы девушки.
Ресницы Тони дрогнули, глаза раскрылись шире. И тогда он сказал медленно, с нежностью и властной уверенностью, глядя ей в глаза:
— С этого дня никого и ничего не бойся. Я буду рядом и всегда приду на помощь. — Он улыбнулся лукаво: — Пока кому-нибудь из нас не надоест.
Тоня ответила понимающей милой — ямочки на Щеках — улыбкой, и между ними протянулась еще одна ниточка связи, ниточка надежды, параллельная первым двум — понимания и симпатии.
После обеда они поехали в автосервис, пора было менять тормозные колодки, а потом в Щелково. Тоня явно устала от избытка впечатлений и поддерживала беседу с трудом, несмотря на попытки бодриться. Оживилась она, лишь когда машина остановилась возле дома Горшина, блестевшего новой крышей из гофрированного оцинкованного листа. Тарас получил дом в наследство от отца, а перестраивал уже сам в соответствии с новомодными веяниями, поэтому дом теперь напоминал финский одноэтажный коттедж с мансардой и верандой. Он был с трех сторон окружен шеренгами деревьев, не высаженных специально, а росших здесь изначально, и Тарас еще помнил времена, когда кругом шумел настоящий лес. Впрочем, и в нынешние времена лес еще сохранил в Щелкове свое присутствие, хотя изрядно поредел и помельчал.
Садовый участок, примыкавший к дому с южной стороны, не превышал пяти соток, однако был тщательно ухожен и содержался Тарасом в идеальном порядке. Времени на уход за яблонями, вишнями и грушами, посаженными еще дедом, он не жалел.
Тарас загнал «Вольво» во двор и с небрежной уверенностью хозяина стал показывать Тоне свое жилище. И только потом, вспомнив о кое-каких вещах Оксаны в своей спальне, сообразил, что надо было прежде прибраться. Поэтому пока ошеломленная девушка осматривала гостиную в готическом стиле, больше напоминавшую каминный зал в рыцарском замке, а также коллекцию старинного оружия и лат, он успел спрятать в душевой комнате расчески, помаду и тени Оксаны, а в свою спальню Тоню не повел. Хотя она, учуяв запах духов, и так догадалась, наверное, почему он вдруг засуетился. Однако ничего ему не сказала, только посмотрела на него искоса, и впоследствии он остро пожалел, что сразу не сообщил гостье о своей дружбе с Оксаной.
— Ну как тебе мои скромные апартаменты? — поинтересовался Тарас с преувеличенным равнодушием.
— Сказка! — ответила Тоня, не решаясь пройти на середину гостиной по коврам, имитирующим шкуры тигра и льва; половики лежали у него только в прихожей и в сенях. — Как музей, честное слово… Это настоящие доспехи или подделки?
— Конечно, новоделы, — сказал он, подходя к стене с оружием. — У меня приятель увлекается такими штучками давно, причем делает латы и
Тарас снял со стены слегка изогнутый клинок с красивой позолоченной рукоятью, крутанул вокруг себя, создавая смертоносный веер «пресечения намерений».
— Или вот немецкий охотничий меч, хиршфангер.
Тарас переложил катану в левую руку и снял прямой обоюдоострый клинок с двумя долами и с рукоятью из рога. Полюбовался игрой муаровых узоров на клинке и сделал сложное движение сразу двумя мечами, так что они, вращаясь, обтекли его тело с двух сторон.
— Здорово! — захлопала в ладоши Тоня. — Ты отлично фехтуешь! Как называется этот прием? — Она попыталась повторить движение Тараса обеими Руками.
Он улыбнулся.
— По-японски фехтование двумя мечами называется риото-дзукай, хотя есть и другие названия: «македонская защита», «колокол», «оселедец», «чешуя Радогора».
— Как-как? Не поняла. Чья чешуя?
— Существовал две тысячи лет назад такой легендарный русский воин Радогор, непревзойденный мастер меча, создавший свою технику боя. Она так и называется — сеча Радогора.
— Откуда ты знаешь?
Тарас улыбнулся, повесил мечи на место.
— Мои предки встречались с ним и кое-чему научились, ну, а я уже учился у них.
— Как это? — Тоня смотрела недоверчиво, не зная, как реагировать на его слова. — Разве твои предки жили так долго? Ты о дедушке говоришь? Или шутишь?
— Ни капельки, я действительно учился у предков — по родовой памяти, но об этом мы еще поговорим. — Он не удержался и снял со стены нож с рукоятью, состоящей из двух половинок. — Нравится?
— Да… страшный…
— Ну, никакой он не страшный. Это балисонг. А вот этот меч действительно страшный.
Тарас дотянулся до длинного меча с рукоятью, обтянутой простой черной лентой.
— Это борей, русский меч. Копия, к сожалению, аналог мне достать не удалось, археологи его изучают. Копию же сделал мне мой приятель Саша. Но сделал так здорово, что им вполне можно сражаться. Ладно, я могу рассказывать об оружии долго, а ты замучилась. Располагайся пока. Вот твоя спальня, за печкой, она самая уютная. — Тарас откинул занавески, отгораживающие спальню от гостиной. — Здесь все чистое, стираное. Одежду вешай в шкафчик, вот вешалки. Если что надо будет переставить, поправить, передвинуть — сделаем. Переодевайся и будь как дома.
Он шагнул из спальни, но она удержала его, посмотрев серьезно и пытливо.
— Здесь кто-нибудь спал… до меня?
— Когда-то спал я, — ответил так же серьезно Тарас, — когда был маленький. Иногда останавливалась бабушка. И все. А что?
Тоня с облегчением вздохнула, отпустила его рукав, порозовела под его взглядом.
— Ничего… я суеверная. Иди, я буду переодеваться.
Сбитый с толку Тарас поплелся на кухню, размышляя над странной обмолвкой девушки, потом встряхнулся, переоделся сам и в гостиную вернулся уже с подносом, на котором стояли фарфоровые чашки из маминого сервиза с перламутровым отливом, кофейник, сахарница, конфеты и печенье. Тоня в халатике, превратившем ее в худенькую девочку-подростка, перестала рассматривать оружие и забралась с ногами в любимое кресло Оксаны. Тарас устроил поднос на журнальном столике, разлил по чашкам кофе, сел в другое кресло, собираясь провести вечер так, как мечтал еще в Чечне, и в это время кто-то вошел в дом.