Евангелие от зверя
Шрифт:
— Непростые вопросы ты задаешь, девонька, — разогнулась баба Марья, — и непростые ответы на них требуются. Витязи еще не перевелись окончательно на нашей земле, но их мало, и учителей их, волхвов, почти не осталось. Я на своем веку с двоими встречалась, теперь вот один он остался в здешних краях, да и тот связан по рукам и ногам.
— Как связан? — округлила глаза Владислава.
— Это я иносказательно. Здесь он живет, возле Ильмеры, в деревне Парфино, а сделать ничего не может, опереться ему не на кого. Вот разве твой суженый поможет?
— Он
— Он пока только хороший воин, но может стать и Витязем, если учиться станет. Дед Евстигней поможет, ты тож, да и я, ежели успею. А там, глядишь, и другие Витязи услышат, прискачут на помощь. Да, вспомнила. — Баба Марья ловко высыпала ведро картошки в мешок. — Предупредить надо деда Евстигнея: задумали недруги обитель его испоганить, дом заколдовать и священные книги украсть. Пошли к нему своего Огнеглазого.
Владислава недоверчиво посмотрела на старушку, на ее легкие сухие руки, сноровисто подбиравшие клубни картофеля. Речь шла о ее волке.
— Огнеглазый же не умеет разговаривать…
— А ты нашепчи ему в ухо, что я тебе сказала, дед сам разберется, как с волком-то побеседовать.
— Хорошо, нынче же пошлю.
— И суженому своему скажи: есть подземный ход к храму со стороны Боровского болота, у старого кладбища, ему тыща лет, почитай, исполнилось. А храм в воде озера отражается. Сам-то он так простому глазу не виден, под колдовским колпаком спрятан, а в воде отражается, увидеть можно.
— Почему же я его не видела? Все озера кругом исходила, везде с Огнеглазым была…
— Это озеро ты не знаешь, оно от Стрекавина Носа на восток начинается, через протоку от Нильского. Но протока та заклята, да и охраняется, а вот о подземном ходе мало кто знает, может, хха и не сторожат его уже.
— Кто-кто?
— Хранители храма, главная жрица их называет коротко — хха.
— Откуда ты все это знаешь, бабушка?
— Я тоже когда-то послушницей была. — Старушка усмехнулась, поднимая на девушку ясный взгляд. — Да убежала. Спрятали меня добрые люди, другое имя дали, обличье поменяли… — Баба Марья мелко засмеялась, заметив, как широко раскрываются глаза Владиславы.
— Так все и было, давно только, лет сто назад.
— Сто лет?! Ой-ой-ой!.. Никогда б не поверила… прости, бабушка.
— Ничего, я и сама уже не верю.
— И как же тебя звали тогда?
— Радой меня звали, дочка, только не говори об этом никому. Кто мое имя узнает, тот враз может меня жизни лишить.
Что-то прошумело в кустах малины у соседей. На ветку яблони тяжело взобрался черный ворон, клюнул яблоко, посмотрел на замерших женщин и взлетел. Хриплый его карк донесся с неба, и все стихло.
— Иди-ка ты домой, милая, — заторопилась баба Марья, покопалась под фуфаечкой на груди, достала что-то и протянула Владиславе. — Держи вот оберег, он тебя оборонит от зла всяческого, не даст темным силам в душу твою проникнуть.
На ладошке ведуньи лежал тускло блеснувший золотой кружок с выбитой на нем девятилучевой звездой.
— Это
— Спасибо, — прошептала Владислава, бережно принимая тяжелый и холодный, но затем вдруг ставший теплым и легким, шелковистым на ощупь, оберег. Перевела удивленный взгляд на старушку. — Он… стал…
— Он тебя принял, — улыбнулась баба Марья. — Понравилась ты ему. А теперь беги. Бог даст, вечером свидимся.
Владислава бросилась бежать, длинноногая, легкая и стремительная, как лань, и внезапно вернулась, смущенная, с румянцем во всю щеку.
— Бабушка, только не смейся… что такое любовь?
Баба Марья без удивления, но с веселыми искрами в глазах, посмотрела на девушку, прочла в ее душе затаенное желание быть счастливой, узнать жизнь и покачала головой.
— Любо-овь, говоришь, девонька? О, это душой надо почувствовать и загореться, и ничего потом не бояться. Любовь на земле нашей всегда только попытка полета, всегда только взмах крыльев. — Голос ведуньи на мгновение пресекся, стал грустным. — Любовь, Славушка, всегда голос будущего в настоящем. А еще это слияние с природой, ожидание счастья, исполнение неведомых никому предначертаний Прави. Любовь, милая моя, глубоко мистическое чувство, и подвластно оно не каждому смертному.
— Значит, я люблю… — выдохнула Владислава, вспыхнула от какого-то внутреннего порыва и убежала.
Старая ведунья осталась стоять в огороде, опираясь обеими руками на лопату, и лицо у нее стало старым и несчастным.
— Беги, беги, звезда моя, — проговорила она едва слышно, — беги навстречу своему счастью, не выпускай его из рук, может быть, ты сумеешь его удержать…
СТРЕКАВИН НОС
Вопреки опасениям Ильи до южного мыса острова Войцы экспедиция добралась быстро без каких-либо конфликтов и эксцессов, на веслах преодолев расстояние в четыре с лишним километра от точки, где заглохли моторы, до берега, опередив на полчаса начавшуюся бурю.
В камышах ни ветер, ни волны, поднявшиеся на озере, лодкам были уже не страшны, и, переждав шквал, путешественники высадились наконец на Стрекавином Носу, разве что не в том месте, где приставал Илья, а чуть восточнее, где заканчивалась протока, соединявшая Ильмень с озером Нильским.
Берег в открывшейся взору путешественников бухточке был песчаный, с крутым откосом, и поднимался вверх метров на пять, переходя в ровную площадку, заросшую травой, но почти свободную от кустарника и деревьев. Точно посреди поляны стояла сухая береза с обгоревшим внизу стволом, видимо, под ней когда-то разжигали костер. Здесь же и решили разбить свой лагерь начальники экспедиции в лице Ильи и Юрия Дмитриевича.