Евгений
Шрифт:
— Мы поговорим об этом, — сказал отец, только попозже. Когда ты почувствуешь себя нормально.
— Ладно, — отозвалась девушка, но только я сейчас уже себя хорошо чувствую.
— Может быть, может быть. Но все-таки сначала тебе нужно отлежаться.
— Я…
— Знаю, знаю. Ведь вы уже поговорили с дядей. Может быть, он сболтнул тебе что-нибудь лишнее. Но только ты не извиняйся: ты ведь ни в чем не виновата. Может быть, только в том, что ты слишком долго все утаивала от нас.
— Но ведь мама наверняка бы вообще запретила бы мне ходить
Петр понимал правоту дочери. Ведь Эвешка с легкостью запрещала все, что ей не нравилось, а душа ее не лежала к очень многому. А он не всегда был достаточно тверд с нею, когда она слишком уж зарывалась.
Ведь не зря Саша столько раз подчеркивал, что Ильяна — это его, Петра, дочь.
— Знаешь, — сказал Петр дочери, — когда-то по молодости, напившись в кабаке, я сел на лошадь, и она перемахнула через высокий забор. Это был спор. Я выиграл его. Я был пьяный, и мне море было по колено. Я ничего не помнил, и мне было не страшно, хотя я рисковал шеей лошади, не говоря уж о моей собственной шее. Но мне по сей день снятся жуткие сны, я вижу, как этот забор приближается ко мне.
— Но при чем тут…
— При том, чтобы ты знала, кто твой отец! Иногда я бываю таким дураком! И делаю слишком необдуманные вещи! Но я никогда никого не заставлял беспокоиться обо мне. Я был абсолютно всем безразличен. Но за тебя, мышонок, мы все очень беспокоимся. Если ты сломаешь себе шею, мы будем несчастными до конца своих дней. Ты понимаешь меня?
Возможно, отец сильно удивил Ильяну свои рассказом, Но главным было дать Ильне понять, что от нее зависит не только настроение, но и жизнь ее родных.
— Но мне кажется, что ничего опасного в этом не было, — сказала девушка, — это и в правду так. Ведь он ни разу не причинил мне зла!
— Я верю тебе, — отозвался Петр, я ведь знаю все его повадки. Но ведь что-то ему от тебя было нужно! Он никогда не отличался добром. Знаешь, мышонок… Это похоже на водку: с каждой новой стопкой тебя затягивает все глубже. Когда ты уже напьешься, то тебе даже смерть не кажется такой страшной. Ты можешь мне не рассказывать, что ты чувствовала. Я ведь это знаю. Когда-то я и сам испытывал такие же чувства…
— Мышонок, — вступил в разговор Саша, успокойся все в порядке. Тебе лучше отдохнуть. Ты будешь спать здесь. Мы подадим ужин прямо тебе в кровать. А я сегодня заночую у вас, чтобы было спокойнее.
Договорились?
— Хорошо, — сказала Ильяна, и Саша, встав, повел к двери отца.
Эвешка как раз собирала на большой поднос ужин для дочери в кухне.
Завидев вышедших из комнаты мужчин, она в сильнейшем воленении уставилась на них. отдав Саше покрытый вышитым полотенцем поднос, Эвешка снова принялась молоть жерновами лечебные травы. Петр открыл дверь в комнату, и Саша, держа поднос обеими руками, шагнул туда.
— Ну как там она? — наконец решилась спросить Эвешка, но ответ она уже занал зараннее.
— Вроде идет на поправку, чувствует себя лучше, — как можно спокойнее отозовался Петр, — слушай, что я тебе скажу. Пока не поздно, прекрати так сильно опекать ее! Старайся больше ей верить!
И Кочевиков понял, что жена сейчас тоже вонуется — ведь ей слишком много пришлось испытать в жизни. А сам-то он — чего в его жизни только не было — и драки с ревнивыми мужьями, и обольстительницы-русалки, и дружба с Черневогом, которая едва не закончилась для него фатально. Хорошо еще, что он вовремя раскусил его натуру…
Теперь жизнь стала еще сдложнее — вот, появились заботы с Ильной. Как случилось, что Черневог добрался до нее? И почему он стал вдруг так неосторожен, когда позволил застать себя вместе с Ильяной? Петр с такой силой сжал в руке палку, что заныли суставы.
— Перестань дурить, — прошептала Эвешка. Она сердцем чуяла, что творится в душе мужа. Конечно, она не доверяла Петру в том смысле, что думала, будто он неспособен увидеть все опасности, которые грозили Ильяне. Ведь он же не волшебник!
— Жена, ты все-таки сделала ошибку, — решительно сказал Кочевиков, — ты ведь понимаешь, о чем я говорю! Это бывает, когда бьешь лошадь — и она рано или поздно на скаку сбросит тебя, ты свернешь себе шею. Но только прошу тебя: не нужно делать это с дочерью!
Да, сейчас Кочевиков разговаривал словно не с женой, а с колдуньей, дважды рожденной на свет, которая зашла в своем колдовстве слишком далеко. Нет, ни в коем случае нельзя терять здравого смысла!
— Главное, — продолжал Петр, постараться избежать таких ошибок в будущем! Но только не так, как это делал твой папаша! Эвешка, ты не слишком ограничивай ее во всем! Она не должна чувствовать себя дома, как в темнице! Конечно, Черневог, рано или поздно но вернется сюда!
Если бы только знать, когда именно? Но я уверен, что все это из-за тебя! И с этой проблемой просто так не справишься, здесь одни только опасения не помогут! Надо действовать иначе.
— Все, водяной проснулся, — объявила Эвешка, тревожно глядя на дверь,
— Это САшка разбудил его! Еще бы — от такого крика кто угодно проснется!
Тут Петр вспомнил — жидкая черная грязь, блестящая и в ней кости… Уж жена умеет напомнить о чем-то! Там, под корнями дерева… Петр пришел туда, потому что поспорил на большие деньги. А деньги нужны были тогда! Еще бы — в Войводе деньги всегда нужны, особенно тем, кто всегда стремится к широкой известности.
Конечно, многого там Эвешка не понимала. Но зато она понимала главное — везде люди стараются обогнать друг друга, как и все в этом мире, чтобы завоевать достойное место под солнцем.
— Вот возьми ту же русалку, — продолжал рассуждать Петр, — что это такое? За счет чего она получает такую силу? Конечно, за счет своего безудержного желания она выпивает из людей жизненную силу! А теперь подумай — как долго ты сможешь удерживать возле себя Ильяну? Или меня?
Если Ильяна пожелает, она преодолеет любые запреты! Нет, пока не поздно, нужно менять твое воспитание!