Евгения, или Тайны французского двора. Том 2
Шрифт:
– В скором времени отец мой умер, благословляя меня и проклиная Виктора. Он не мог перенести горя. Я потерял в нем благороднейшего, лучшего человека, с которым мог делиться своим горем.
Однажды ко мне в комнату вошел слуга Виктора.
– Ради Бога, господин маркиз, – вскричал он, ломая руки. – Он помешался, он неистовствует!
– Кто? – спросил я, испугавшись.
– Маркиз Виктор, ваш брат.
Все кончено. Я давно предчувствовал это. Еще в дверях квартиры Виктора я услышал ужасный, резкий хохот. Брат узнал меня, взгляд его был ужасен. Он сидел в углу, поджав под себя ноги; лицо его выражало совершенное отсутствие мысли. Он рвал и кусал вышитую золотом скатерть, потом вскочил, стал
Не могу описать тебе, что я перенес в эти тяжелые минуты! Когда я вошел, сердце мое было переполнено злобой и ненавистью, теперь я стоял бледный, с мучительной тоской смотря на страдания несчастного.
Помочь ему было нельзя. Я предлагал докторам все, лишь бы они возвратили рассудок моему брату, – все было напрасно. Он умер через несколько недель в страшных мучениях, ни разу не придя в себя.
Итак, проступок моей жены убил две несчастные жертвы: моего отца и брата.
– Я согласен, что Адель виновна в смерти твоего отца, – сказал Олимпио, – но должен напомнить тебе, что брат твой уже давно был душевно больной.
– Я тоже думаю, и эта мысль примиряет меня с Виктором. Может быть, он оторвал от меня любимую женщину, не сознавая этого преступления. Но Адель во всяком случае должна была избегать его ухаживаний.
– Ты был прав, считая Адель недостойною твоей любви. Но она женщина, Клод, а женщина не всегда имеет силу устоять против сладких речей страстного мужчины. Она была легкомысленна. Ты отдал свою чистую, горячую любовь недостойной женщине.
– Я похоронил брата и остался одиноким. Все перенесенное мною было так ужасно, что я едва не впал в отчаяние! Я был еще молод и не мог так владеть собою, как теперь. Мне готовилось новое испытание. Я случайно увидел Адель в обществе, которое доказывало, что она сдержала свое обещание отдаться греху. Она искала забвения своих мук в чувственных наслаждениях. Тогда я был готов лишить себя жизни, и только вера спасла меня от самоубийства. Никогда еще я не был так близок к Богу, как в эти тяжелые минуты, – во мне явилось мужество жить. Хотя впоследствии меня одолевала иногда жажда смерти и я с отчаянием бросался в битву, однако же смерть как будто щадила меня, я научился бороться с собою, покоряться своей судьбе. Проходили годы. Сознание своей правоты усиливалось во мне с каждым годом. На могиле брата я простил ему все. Жены для меня более не существовало. Я потерял к ней всякое чувство. Я Даже простил Адель, но сперва поборол и забыл свою любовь к ней.
После нескольких лет рассеянной жизни я приехал в Париж. Я не ожидал встретить там маркизу де Монтолон, о которой уже давно ничего не слышал. Я молил Бога, чтобы не встретиться с нею, но Бог судил иначе! Мне пришлось увидеть ужасный конец всех испытаний. Я увидел Адель среди нищих в Пале-Рояле. Она узнала меня и поспешила скрыться. На другой день я напрасно искал ее около Пале-Рояля и на близлежащих улицах. Наконец, несколько недель тому назад, когда я опять был около Пале-Рояля, ко мне подошла нищая по имени Марион Гейдеман, по-видимому, подруга Адели.
– Сударь, – сказала она, – сделайте милость, следуйте за мною. Я отверженная дочь парижского палача и готова исполнять все ваши приказания, только пойдемте теперь к несчастной, которая, как я заметила, находится с вами в таинственных отношениях.
Нищая схватила меня за руку и повлекла за собою.
– К кому вы меня ведете? – спросил я.
– К маркизе; о, сжальтесь! Она сошла с ума!
Я пришел в ужас. Адель постигла та же участь, что и Виктора.
– Встреча с вами была причиной ее помешательства, – продолжала нищая, – помогите ей, ради Бога, помогите. Она лежит на соломе в амбаре, и никто не хочет держать ее у себя, опасаясь, что она подожжет дом.
– Я пойду
Нищая нагнулась к ней. По-видимому, она любила Адель. Я заключил это по ее слезам.
– Посмотрите, не узнаете ли вы этого господина? – спросила нищая мягким, ласковым голосом, показывая на меня.
– Да, я его знаю, – стыдливо прошептала она, не смотря на меня, и слова ее проникли до глубины моей души. – Как мне его не знать? Это Виктор, который увлек меня, скажи мне: это Виктор?
Лицо ее искривилось; она ломала руки.
– Да, Олимпио, у меня не хватило духа перенести это ужасное зрелище. Она все же была моя жена! Она посмотрела на меня и боязливо наклонилась к стоявшей около нее на коленях Марион Гейдеман, точно провинившееся дитя, которое боится, что его накажут. Потом она тихо засмеялась, еще раз выглянула из-за Марион, громко захохотала и стала бормотать какие-то непонятные слова. Это были ужасные минуты, я бессмысленно смотрел на нее и не мог двинуться с места, до того меня поразило положение несчастной.
Наконец я пришел в себя. Надобно было действовать, – несчастная не могла оставаться в этом амбаре. Я подошел к ней и протянул руку.
– Адель, – сказал я ласково и с глубоким участием.
Она положила свою руку на мою и смотрела на меня во все глаза, будто не сознавая существовавших между нами отношений.
– Адель, хочешь идти со мною? – спросил я.
– О, да, сударь, но только не в Пале-Рояль! Там я видела нечто… нечто видела…
– Что же ты видела, Адель?
– Вам это хорошо известно, – отвечала она, засмеявшись безумным смехом и продолжая смотреть на меня во все глаза. – Э, вы мне не нравитесь; вы похожи на…
Она сильно зашаталась и снова бросилась на солому, боязливо косясь на меня.
Руки мои невольно сложились, я стал молиться за себя и за нее.
Потом я пошел к хозяину гостиницы и попросил его привезти мне из города карету. Сперва он отказывался, но когда я пообещал хорошо заплатить и увезти сумасшедшую, то он сам побежал за каретой. Он сообщил мне, что на шоссе Мэн есть дом для умалишенных, в котором «маркиза», как он называл Адель, найдет очень хороший уход.
Вскоре он возвратился с каретой. Я просил Марион Гейдеман помочь мне перевезти несчастную. Бедная нищенка охотно согласилась на это. Адель позволила ей посадить себя в карету, смеялась и шутила; но, когда я сел в карету, она испугалась и забилась в уголок, откуда продолжала коситься на меня.
Догадавшись о состоянии Адели, кучер шепнул мне, что знает дом сумасшедших на Орлеанской дороге. Я велел ему ехать туда.
Когда мы подъехали к высокой стене, окружавшей дом для умалишенных, я оставил Адель в карете под присмотром нищенки, а сам пошел осведомиться, удобно ли ее здесь поместить.
Я позвонил и велел проводить себя к доктору. Его звали Луазон. Из разговоров с ним я понял, что за деньги он сделает все. Он показался мне корыстолюбивым, однако я подумал, что Адели будет здесь хорошо, потому что я ничего не пожалею для нее – и я оставил Адель, взяв с доктора честное слово заботиться о несчастной. Таким образом я надеюсь оградить ее по крайней мере от нужды – исцеления же для нее нет.