Эволюция личности
Шрифт:
Конечно, этот сценарий — до смешного ускоренная версия развития, продолжавшегося многие десятки тысяч лет. Но суть в том, что каждый новый этап развития технологии вооружения порождал либо собственное отрицание, либо более мощную версию самого себя. Шлем возник как средство защиты от меча, а затем появился двуручный топор, разрубающий шлем противника вместе с черепом. Потом пришел черед целого поколения метательных снарядов: сначала появились стрелы для лука, затем короткие арбалетные стрелы, камни для катапульты, пушечные ядра, обычные бомбы, ядер-ные бомбы, наконец испепеляющие лазерные лучи… Меньше чем за десяток тысяч лет разрушительная сила метательных снарядов возросла в геометрической прогрессии. Очередной шаг в таком развитии всегда происходит так: прежний жизнеспособный мем создает в сознании человека новый, более привлекательный мем, у которого больше шансов выжить в сознании человека, потому что
Кому выгодна эта эволюция? Очевидный ответ: тем, кто открыл новый мем. В противном случае зачем им было бы его создавать? Но именно здесь и кроется парадокс: нет доказательств того, что — развивая наш пример — новое оружие повышает выживаемость создавших его людей. Вспомним, что в терминах эволюции повышение выживаемости означает увеличение числа собственных потомков в сравнении с другими членами той же группы. Если бы мемы развивались как биологические свойства, закрепленные в телах своих авторов, они бы способствовали выживаемости их детей и внуков. Однако дело, очевидно, обстоит иначе.
Первое легкое огнестрельное оружие, или пистолет, было создано в тосканском городе Пистойя. Пистолеты стали большим шагом вперед по сравнению с имевшимся тогда вооружением, однако не подарили своим изобретателям ощутимого преимущества в отборе. По всему миру пистолеты распространили не жители Пистойи, а Сэмюэль Кольт {83} , запатентовавший шестизарядный револьвер в 1836 году. Однако его шансы в процессе естественного отбора это также не повысило, хотя пистолеты Кольта разошлись по всему западному полушарию. В 1862 году Ричард Гатлинг запатентовал шестиствольный вращающийся пулемет, из-за которого несколько лет спустя погибли десятки тысяч солдат Конфедерации. В 1916 году благодаря бригадному генералу Джону Томпсону появился первый пистолет-пулемет (Томми-ган) {84} . Это изобретение, по-видимому, также не дало никакого преимущества генам генерала Томпсона, но зато породило множество себе подобных, от «Калашникова» до «Узи».
История вооружения показывает, что соответствующие мемы развиваются независимо от своих создателей. Порой они позволяют своим хозяевам процветать за счет их врагов, нередко бывают нейтральны, а иногда могут и поспособствовать уничтожению своих хозяев. Но они всегда вызывают нашу реакцию, заставляя нас создавать еще более совершенное оружие, и тем самым обеспечивают свое размножение и выживание. И для этого мемы взимают плату с тех, кто впустил их в свое сознание, — плату в виде психической энергии, труда, ресурсов и денег. В этом смысле оружие, несомненно, подпадает под определение паразитических видов.
Еще один явный пример паразитизма мемов — изменяющие сознание препараты. Люди употребляют их, поскольку они воздействуют на химические процессы мозга и таким образом на время изменяют отношение к окружающей действительности. Спиртные напитки в том или ином виде производят во всем мире. На Западе вино стало плодовитым мемом: о нем пишут стихи и застольные песни; для него создают богато украшенные серебряные кубки; наука о вине — энология — стала чем-то сродни искусству; оно символизирует кровь Христа; для его распространения открывают питейные заведения, и т. д. и т. п. В XVI веке голландцы научились изготавливать крепкие напитки, сыгравшие ключевую роль в геноциде коренного населения Америки. Да и во многих странах, от Ирландии до Югославии, алкоголизм превратился в серьезную социальную проблему. Кто выигрывает от эволюции алкоголя? Несомненно, многие на нем заработали, и огромное число людей наслаждались им. Однако едва ли можно привести доказательства того, что появление виски и джина — решающий момент в повести о человеческой эволюции, пример нашей приспособленности к окружающей среде. Виски и джин, подобно вирусам, слонам и китам, появились лишь потому, что нашли плодородную среду для своего развития. Неважно, что для китов эта среда — море, для бактерий — испорченная пища, а для джина — человеческий мозг.
Химические паразиты могут захватывать и уничтожать целые общества. Недавно археологи обнаружили в Южной Америке следы развитой и могущественной цивилизации, по-видимому, стертой с лица земли наркотической зависимостью еще до испанского завоевания. Прежде всего подобные отношения между хозяином-человеком и паразитом-мемом должны быть симбиотическими: хозяин воспроизводит наркотик, поскольку наслаждается им. Хозяин верит, что именно он выбирает наркотик и что у него «все под контролем». Истинная природа этих взаимоотношений выясняется позже: человек контролирует наркотик не больше, чем деревья — человечество, которому они когда-то позволили возникнуть.
Порой мы паразитируем за счет растений, порой растения, в качестве ответной любезности, паразитируют за наш счет. Табак — хороший тому пример {86} . Первооткрыватели Нового
Света, обнаружив курящих аборигенов, сочли это занятие нелепым и отправили листья табака в Европу в качестве забавного сувенира. Однако очень скоро к курению пристрастились и европейцы. Ватикану даже пришлось запретить священникам курить сигары во время мессы, когда они поднимали освященный хлеб. Почуяв большие коммерческие возможности, в 1612 году Джон Рольф впервые посадил в Вирджинии табак, который несколько лет спустя стал основной статьей экспорта этой колонии. Был бы спрос, а за предложением дело не станет. Через несколько лет в колониях курение на улице было запрещено, поскольку нередко становилось причиной пожара, а в 1647 году в Коннектикуте был принят закон, запрещающий курить чаще одного раза в день, причем разрешалось делать это только в одиночку из опасений, что групповое курение приводит к разгулу. Но, несмотря на эти запреты, курение табака приобретало все большую популярность, на табачных плантациях требовались все новые работники, так что пришлось ввозить рабов из Африки. В наследство мы получили рак легких и гетто в каждом крупном городе. На самом деле никаких свидетельств благотворного воздействия табака на человечество нет. Все с точностью до наоборот: это люди благотворно повлияли на распространение табака.
Однако за ограниченные ресурсы с нами соревнуются не одни только очевидно опасные вещи, вроде оружия и наркотиков. Любой продукт технологии занимает место в сознании и требует определенного внимания, которое можно было бы направить на другие предметы. Поэтому нам жизненно необходимо понимать, симбиотичны мемы или нет, — вносят они вклад в наше благополучие или паразитируют на нас. Распознать это не всегда легко. Взять хотя бы самолеты.
Мем полета всегда был в почете. Парение над землей считалось привилегией высших существ — ангелов, драконов, духов. Почти все религии поклонялись летучим богам. Больше двух тысяч лет китайские фокусники строили для императоров династии Хань летающие колесницы (которые не поднимались в воздух и на сантиметр). Вера в то, что умение летать способно освободить нас от пут земного бытия, вечна. Разбив оковы гравитации, мы станем как боги, — так, по крайней мере, казалось честолюбивым мыслителям прошлого, с завистью наблюдавшим полет птиц. Да, мечта о полете стала реальностью, но мы все так же далеки от свободы.
Успешными пионерами авиации, такими как Сантос-Дюмон, братья Райт, Блерио и Бенц, двигало воодушевление, знакомое всем великим первооткрывателям неизведанных земель. Когда читаешь о перелете Линдберга через Атлантику или о подвигах Берил Мархам {87} , буквально мурашки бегут по коже. Воистину, первые аэропланы появились потому, что будоражили воображение. Изобретатели и пилоты, приручавшие эти необъезженные хитроумные штуковины, в первую очередь руководствовались вовсе не коммерческими или военными нуждами. Они рисковали жизнью не потому, что их мечтой была экспресс-перевозка пассажиров и грузов между континентами, — нет: они испытывали непреодолимое желание осуществить древнюю мечту человечества.
Однако довольно скоро новые изобретения заявили о собственных требованиях. Как только самолеты начали нормально летать, человек стал терять контроль над своими созданиями. Вместо того чтобы освободить человека от очевидных ограничений, летающая машина стала расти сама (что типично для плодов технологии) и выкачивать ресурсы.
Один из аспектов этой перемены ярко отобразил французский авиатор и писатель Антуан де Сент-Экзюпери {88} в романе «Ночной полет», одном из своих полуавтобиографических произведений 1930-х годов. Герой романа — пилот одной из первых почтовых авиалиний, пролегающих над южноамериканскими Андами, — перелетает из города в город без радара, имея лишь примитивную радиосвязь с базой. Захваченный ночным штормом между острыми, как акульи зубы, пиками гор, он думает только о своей обязанности — доставить мешки с почтой в следующий пункт назначения. На земле его босс как верный друг беспокоится за жизнь молодого пилота, но еще больше он беспокоится о том, переживет ли авиалиния потерю еще одного самолета. Регулярность авиаперевозок — едва ли не самоцель, и если их что-то задерживает — вот страшная трагедия, в сравнении с которой смерть достойного человека просто пустяк. Этот роман говорит нам о том, что как только самолет стал приносить пользу, в него начали вкладывать так много психической энергии, что простые люди уже не могли сопротивляться его требованиям.