Шрифт:
В преддверии Второй мировой воины
Семидесятилетие трагических событий 1938–1939 гг. резко усилило общественный интерес к истории кануна Второй мировой войны, вызвало сотни новых публикаций в СССР и других странах, посвященных различным аспектам мирового развития в тридцатые годы.
В кругах советских историков и журналистов, общественных деятелей и дипломатов развернулись оживленные и острые дискуссии. Мы постепенно преодолеваем бытовавший столь долго синдром
В подходе к предыстории Второй мировой войны в наших дискуссиях сейчас ясно обозначились две тенденции. Ряд историков предостерегают против критики любых вопросов советской внешней политики как тридцатых, так и последующих лет, отмечая, что такая критика наносит ущерб международному престижу и авторитету страны.
Противоположная тенденция проявилась в попытках рассматривать тогдашнюю внешнеполитическую линию страны лишь в контексте сталинских деформаций социализма, вне анализа международно-политического развития тридцатых годов. Сторонники подобного подхода настаивают на полном пересмотре наших прежних оценок и представлений о советской политике того периода. При этом действительный ход событий часто подменяется ими умозрительными схемами, оторванными от политических реалий времени.
По всем этим вопросам мы ощущаем также непрекращающееся давление извне: часть западных историков продолжают всячески оправдывать политику Англии, Франции и США и считать СССР ответственным за возникновение Второй мировой войны.
Столкновение полярных порою взглядов и оценок, спектр различных мнений и позиций ставят перед историками задачу проведения широкой дискуссии о самой методологии подхода к сложным и противоречивым явлениям накануне Второй мировой войны. В этой связи хотелось бы высказать некоторые соображения.
Во-первых, существует проблема текущего исторического опыта. В последнее время в периодической печати и в дискуссиях за «круглыми столами» нередко высказывается мысль, что оценивать прошлое можно, только опираясь на свидетельства непосредственных участников событий тех лет. Однако критическое переосмысление прошлого невозможно без новых подходов, а они предполагают усвоение и применение опыта наших дней, современного видения исторических процессов. Следует иметь в виду и то, что история располагает сегодня такой суммой документов, какой не имел ни один из участников тех далеких событий. Для историка ясны скрытые потенции, которые не мог бы обнаружить и во всей полноте оценить самый проницательный свидетель минувшего. Анализ альтернативных решений, вердикт историка о том, какое решение было бы более благоприятным и приемлемым, предполагает историческую дистанцию.
Во-вторых, важнейшая методологическая предпосылка для изучения предыстории Второй мировой войны состоит в том, что и в тот период неизбежно существовала органическая и разветвленная связь внешней политики каждой страны как с общим развитием международных отношений, так и с внутриполитической ситуацией. Диалектика внутренней и внешней политики заключалась, в частности, в том, что внешнеполитические цели и решения каждой страны лимитировались действиями других участников событий. Нельзя понять драматические события 1939 г. без тщательного изучения международной обстановки на протяжении всех тридцатых годов, без учета позиций различных государств и мировой общественности.
Но сложность исследования предыстории Второй мировой войны обусловлена тем, что одновременно внешняя политика СССР испытывала на себе воздействие сталинских деформаций социализма, отступлений от норм нравственности и морали. Это не могло не сказаться
В-третьих, мы должны рассмотреть международно-политическое развитие предвоенного времени с учетом различных альтернатив, существовавших в тридцатые годы в области международных отношений. Речь идет о том, чтобы не только сопоставить и взвесить различные альтернативы, но и выявить объективные условия и субъективные факторы, которые влияли на возможности реализации той или иной альтернативы. Не ставя перед собой задачи вскрыть весь комплекс проблем предыстории войны, мы хотели бы привлечь внимание к некоторым подходам в исследовании событий конца тридцатых годов, обозначить проблемы, по которым особенно нужны изыскания и новые дискуссии.
Советская историография сделала немало для раскрытия социальных корней фашизма, его сущности и типологии, для освещения этапов восхождения Гитлера и его сподвижников к власти, осуществления агрессивной программы фашизма, для анализа всей сложной картины международных отношений тридцатых годов.
В то же время в современных условиях следовало бы глубже показать ту опасность, которую представлял собой фашизм для общечеловеческих ценностей, достижений мировой цивилизации и культуры. При такой постановке вопроса яснее станет экстремальность ситуации, возникшей в конце первой трети нашего столетия. Теперь, оглядываясь на итоги завершившегося века, мы можем констатировать, что фашизм бросил вызов прогрессу всего человечества, его социальным и политическим завоеваниям, самому существованию многих стран и народов.
В своем стремлении к мировому господству он апеллировал к низменным инстинктам, брал на вооружение наиболее реакционные и антигуманные теории и представления, использовал исторический опыт массовых репрессий, порабощения и угнетения целых рас и народов. Именно этот аспект и придавал сложившейся обстановке экстремальный характер. Фашизм противостоял не только социализму, он ставил своей программной задачей не только порабощение славянских и ряда других народов. Это была угроза и западным демократиям, стремление подчинить себе народы колониальных и зависимых стран, перекроить в своих интересах карту мира.
Главная опасность для человечества заключалась в том, что фашизм хладнокровно и целенаправленно планировал физическое уничтожение десятков миллионов людей, «теоретически» обосновывая геноцид, расовую и национальную исключительность. Он развращал умы и сознание, используя социальную демагогию, возводя на пьедестал самые низменные чувства и представления.
В реальной жизни этот вызов фашизма общечеловеческим ценностям маскировался конкретными, внешне привычными политическими и дипломатическими лозунгами и категориями. Искусная социальная демагогия вводила в заблуждение, камуфлируя (особенно на первых порах) истинные цели этой антигуманной идеологии. Выражая интересы наиболее реакционных и милитаристских слоев, фашизм использовал и недовольство средних слоев, части рабочего класса в Германии, испытывавших на себе последствия тяжелого экономического кризиса и социальных потрясений, обвинив во всех бедах евреев.
Фашизм умело приспосабливал к своим нуждам новую ситуацию в политическом и социальном развитии, изменения в мышлении миллионов людей в итоге Первой мировой войны. Так устанавливалась генетическая связь двух мировых военных катастроф XX столетия, когда поражение Германии, то национальное унижение, которому подвергли немцев страны Антанты, создало питательную среду для реваншистских идей, для обращения к гипертрофированным национальным чувствам немецкого народа, взятым на вооружение теоретиками и практиками нацизма.