Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
Вильгельм рассказал о похищении ребенка и о вилле-ротонде во всех деталях, которые ему были известны.
— Надо ехать к бургомистру, в Military Government,— сказал Михаил.— И немедленно. Юджин, ты поможешь мне?
— Что за вопрос! Мы поставим всех на ноги, но ребенка найдем! Подумать только, он окрашен моей кровью! Я найду малютку даже под землей!
Он обращался к Михаилу, а смотрел на Гильду. Не мог отвести от нее глаз. Еще никогда не встречал женщины, которая так сразу вошла бы ему в душу. Не отставал от него и пан Дулькевич. В нем боролись партизан
— Какого дьябла Military Government!—запальчиво вскричал он.— Что мы, сами не можем справиться с какими-то тремя зашмарканными эсэсовцами? Фур да то все! Что я, плохо стреляю из пистолета, что ли?
Попов поддержал Дулькевича:
— Я сам поеду туда и выкурю их из этой виллы без чьей-либо помощи, — заявил он. — Зачем терять время! Мало ли что может быть? Ночью они куда-нибудь смоются, ищи тогда ветра в поле!
— Партизанщина нынче нежелательна, — возразил Михаил. — Надо действовать через власть. К тому же нельзя рисковать жизнью ребенка. Не сомневаюсь, что эсэсовцы подымут стрельбу. Нет, нет, действовать нужно иначе. Мы с Юджином сейчас поедем в Military Government.
— Чего же ждать? — разошелся пан Дулькевич. — Панночка так нервничает. Целую ручки, пани, счастлив нашим знакомством... Нужно прендко ехать в виллу и забирать ребенка. А тех фарамушков — в тюрьму! Потом пускай разбираются, кто они такие. Пан Вернер! Вы ведь здесь хозяин, до ясной холеры!
— Черт побери! — неуверенно пробормотал Юджин. Ему не хотелось прослыть в глазах Тильды трусом, но в то же время он понимал, что участвовать в первой попавшейся авантюре, никого не поставив в известность, не имеет права по долгу своей службы. Проклятая миссия торчала у него на шее. Сковывала каждое его движение!
— Конечно, я тоже за то, чтобы засунуть за решетку этих бандюг и отвоевать малютку,— сказал он, колеблясь,— но... такая ситуация... Это уже, собственно, не наша зона, а английская. Выходит, мы как бы гости. Следовало бы известить власти. Я возьму «джип» с автоматчиками. Так оно будет лучше.
— Пан попросту мандражист и трус! — в ажиотаже подскочил к нему пан Дулькевич.
— Тут есть люди, которые могут опровергнуть ваши слова, — спокойно возразил Юджин, выразительно посмотрев на Михаила.
— Пан Скиба также трусит! — взвизгнул пан Дулькевич.
— Начинаются старые штучки! — через силу улыбнулся Михаил. — Много разговоров и мало дела. Мы с Юджином едем. Вам поручаем Тильду. Вы поедете с нами, Вильгельм? Проведете нас потом на виллу?
— Это мог бы сделать и я, — подал голос Кауль, — но, к сожалению, я еще не приучился к машине. Привык мерять кельнские улицы пешком.
— Вы останетесь здесь, — сказал Юджин. — Мне не хотелось бы беспокоить еще и вас.
— Ну какое же это беспокойство. Мне ведь, собственно, безразлично, день или ночь...
— Сделаем так, как советует Юджин, — решил Михаил. — Итак, господа, ждите нас. Часа через два мы будем здесь. Не волнуйтесь, Тильда, все будет хорошо.
— Ох,
СКВОЗЬ АВТОМАТНЫЙ ПРИЦЕЛ
— Заткните ему рот, Финк, чтобы он наконец замолчал. Надо быть круглым идиотом, чтобы красть эту переносную сирену!
— Вы же знаете, господин бригаденфюрер, что я хотел как лучше...
— Вы хотели. Легчайший способ обратить на себя внимание — взять на руки этого загаженного, орущего младенца и переться с ним мимо американских патрулей!
— Повторяю, господин бри...
— Сколько раз повторять вам, господин Финк, чтобы вы называли меня Шнайдером! Всю жизнь я имел дело с идиотами и тупицами, но такого тупицы не встречал еще никогда!
— Вы несправедливы ко мне, господин бри... господин Шнайдер, я хотел сказать.
— Несправедлив? Нет, вы видели? Господин Лаш, что вы можете сказать на эту дерзость, смешанную с нахальством?
— Ничего, — последовал унылый ответ.
— Как это ничего? Перестаньте лакать коньяк и отвечайте, если вас спрашивают старшие. Что вы можете сказать о нашем молодом друге?
— Это зависит от того, как смотреть на дело.
— То есть на Финка?
— На человека. Я имею в виду взгляды на человеческую природу вообще.
— Выкиньте свои взгляды псу под хвост! Единственно правильный взгляд на людей — сквозь автоматный прицел. Где ваш автомат, Лаш? Вы приготовили его?
— Мы ведь договорились, что я понесу ребенка.
— Ребенка мы оставим здесь. В такой сирене я не нуждаюсь.
— А как же...
— Оставим здесь. Пусть орет.
— Это негуманно.
— Что, что?
— Я сказал: негуманно.
— Ах, вы гуманист, господин Лаш? Я, правда, не знаю, что это такое, но догадываюсь, что вам жалко этого визжащего поросенка. В таком случае возьмите ребенка за ноги и трахните головой о стенку. Проверенный способ. Действует безотказно.
— Я цивилизованный человек и не позволю, чтобы вы говорили в моем присутствии о таких вещах.
— Ах, вы цивилизованный человек? А вспомните, что вы делали год назад? Скольких убили вы в Лондоне своими цивилизованными ракетами? Вспомните, как вынимали глаза у партизан? У русского партизана, помните?
— Я действовал по принуждению.
— Вот и отлично. И теперь будете действовать по принуждению.
— Достаточно того, что вы держите меня в этой западне.
— А вам не терпится рвануть к американцам? Продаться им! Вы хотели бы забыть о будущем Германии. О будущем нашей Германии!
Бригаденфюреру Гаммельштирну страшно хотелось называть на «ты» двух своих компаньонов — и Финка и Лаша, но он сдерживался, считая почему-то, что грубая брань и фамильярное солдафонское «ты» сломают эту неуловимую грань между ними, разрушат ту ступень, на которой он возвышался над ними обоими, сблизят всех троих, смешают— и тогда он утратит власть. А власть была ему необходима, чтобы гонять за добычей Финка и держать подле себя Лаша, не упустить его, не дать сбежать к американцам.