Европейская поэзия XVII века

Коллектив авторов

ЗАВЕЩАНИЕ СКУПЦА

Все добро и деньги — другу, Всем желающим — супругу, Жбан и пиво — выпивохам, А находчивость — пройдохам, Мех, сукно и шубы — моли, Кукиш с маслом — всякой голи, Сено — овцам да коровам, Хвори — сильным да здоровым, Силу — немощным да слабым,

Никола Пуссен. Аркадские пастухи

Кости — псам, а сплетни — бабам, Реки — рыбам, хитрость — лисам, Небо — птицам, подпол — крысам, Танцы с драками — медведям, Путь, что я прошел, — соседям, Душу грешную — чертям, Тело — гадам да червям.

МУДРОСТЬ

В обыкновение вошло считать, что мудрость — ремесло, что всякий, кто лишь ни захочет, в того она сейчас и вскочит. На самом деле то не так, и научиться ей никак нельзя в гимназии иль в школе, еще не слыхано поколе, что люди только те умны, что были в школах учены; напротив, нам видать случалось, что тьма ученых заблуждалась иль просто-напросто впросак умела попадать — да как! Как неученым не случится. Нет, мудрости не научиться в гимназии из разных книг! Кто думать иначе привык, тот ошибается жестоко: между людьми, по воле рока, еще до школ она жила — и школы людям создала; но не они, да и не годы ее дают: нет! дар природы она в сем мире, дар богов, дражайший всех иных даров. А кто лишь

фолианты роет — ее вовеки не откроет, коль с ним она не родилась. Но для чего же учат нас? Сызмала книгами обложат? Затем, что в нас они умножат дары природы, разовьют наш ум и блеск ему дадут, как грань искусная — алмазу. Быть образованными сразу, без книг, без всякого труда, нельзя нам тоже никогда; но должно всем иметь терпенье умов возвышенных творенья узнать, изведать, изучить и, словно некий дар, хранить для отдаленных поколений. Что по себе оставил гений — высокий, им свершенный труд есть лучший мудрости сосуд, и кто оттоле черпать любит, природный дар свой усугубит и будет, при закате дней, и опытнее и умней.

МИКУЛАШ ДАЧИЦКИЙ ИЗ ГЕСЛОВА

О БОГЕМИЯ!

Нет, конечно, ничего плохого В том, что сына своего родного, Даже и голодного, босого, Чехия сильнее, чем чужого, Манит, не произнося ни слова. Но, увы, и недругов немало Чехия кормить с годами стала. В век еще языческий, старинный, Чешская земля была пустынной, Здесь, под сенью полога лесного, Не светилось разума людского. А когда же божьим изволеньем Вся она славянским населеньем — Чехом работящим — заселилась И добра в ней много накопилось, Тотчас же различные народы Злобной изавистливой породы, Те, что здесь не сеяли, не жали, В Чехию стадами побежали, Попирая все своей пятою, Норовя отнять добро чужое, Все отнять у чехов подчистую И оставить им страну пустую, Да еще чтоб было все в их воле, Каждый хочет властвовать подоле, Или так — урвать кусок поболе. Словом, горше не придумать доли. Жили чехи храбрые когда-то, Жаль, теперь их нет на супостата, Нынешние смотрят равнодушно, Что велят, то делают послушно, А иные с радостью готовы Землякам своим ковать оковы — Собственную гибель приближают, Час пробьет, тогда они узнают! Стал ты, чех, посмешищем, нет спору, Не стремись же к большему позору! Здесь приволье всяким чужестранцам, Ты же остаешься голодранцем. Дай, о боже, чеху вдоволь хлеба И прими его с земли на небо.

ЯН АМОС КОМЕНСКИЙ

НАША ЖИЗНЬ ЕСТЬ СТРАНСТВИЕ

Жизнь мы видим только эту, Только странствие по свету В продолженье дней немногих, Но унылых и убогих. К бытию из бездн молчанья Мы, как прочие созданья, Подымаемся, и всякий Изначально спит во мраке, Скрыт у матери под сердцем. К свету, к небесам отверстым, Мы спешим, комочки праха, И еще не знаем страха. День за днем и год за годом Мы бредем под небосводом, В даль безвестную шагая, Возрастая и мужая. Наш удел до самой смерти Суетиться в круговерти — Вот и мечемся покуда, Ибо все мы не отсюда. Смерть же каждого находит, И напрасно нас заботит — Как там? Все равно там будем, Легок путь туда иль труден. А уж там, за той чертою, Мы пойдем иной тропою. Так отринь юдоль земную И стремись в страну иную! В час, когда обратно к богу Дух отправится в дорогу, Прах, истративший всю силу, Ляжет отдохнуть в могилу. А настанет воскрешенье, Душу с телом в единенье Снова приведет предвечный, Всеблагий и бесконечный. Так душа свои скитанья, Посланные в испытанье, Завершит, и все забудет, И в покое век пребудет. Здесь же мы лишь горстка персти, Остья бед нам ранят сердце, Кто — разумно, кто — как знает Жизнь свою перемогает. Господи, спаси нас, грешных, Выведи из стран кромешных И введи в свою обитель, Наш небесный утешитель.

АДАМ МИХНА ИЗ ОТРАДОВИЦ

СМЕРТЬ — КОНЕЦ — БУБЕНЕЦ

Что есть смерть? Кто знать желает — Стар иль млад — пускай внимает. Что есть смерть? Всему конец. Смерть богатства сокрушает, В прах все клады обращает, С ней — сокровищам конец. С ней — приволью, и раздолью, И веселью, и застолью, И всем радостям конец. С ней — всем почестям и службе, Кровному родству, и дружбе, И супружеству конец. Королевскому величью, Благородному обличью И могуществу конец. Силе, счастью, и здоровью, И тому, что звать любовью, И всему, всему конец. Наступает бесконечность, Век, который длится вечность,— Смерть — их верный бубенец. Звякнет он — повеет тленом, И с земным невечным пленом Распрощается душа. Бубенец всегда на страже И, чуть что, звенит тотчас же — Так живите, не греша!

ВАЦЛАВ ФРАНТИШЕК КОЦМАНЕК

ОТЧЕ НАШ

Боже праведный! Хуже, чем нехристи турки, Нас терзают солдаты, бездушные чурки. Сколько всюду убийств, и насилий, и краж! Отчего же, всесильный, ты им не воздашь? «Отче наш!..» Ведь солдаты — они, как и мы, христиане, Мы ж от них принимаем такие страданья, Наши вопли у них вызывают лишь смех, Но мы верим: за муки ты примешь нас всех, «…иже еси на небесех». Чтобы выманить деньги, нас тащат на пытки, А выдумывать пытки они очень прытки, Как свиней, над огнем заставляют коптиться, И притом этот сброд говорить не стыдится: «Да святится…» Или за ноги вешают в хлеве на жерди, Чтоб подольше страдал в ожидании смерти, И кричат: «Деньги где? Где добро ты припрятал свое?» И ведь всё они знают: где скот, где тряпье! «…имя твое». Как уж тут промолчишь, коли мука такая! Ну и все говоришь, ничего не скрывая. Очень многие тут и кончают житье, Уповая на славное имя твое, «Да приидет царствие твое!» Лупят палками тех, чьи пусты кладовые, И они тебя молят, покуда живые, И вздыхают: «О, господи, грешен-то я, Так за что же страдает моя вся семья?» «Да будет воля твоя!» Кто пытался укрыться в лесу, а кого-то На веревке, как скот, волокут из болота. Бьют их с криком: «Что спрятал, скорее неси! Бог тебе не поможет, проси не проси!» «Яко на небеси…» У немногих, сумевших спасти свои души, Тех, что с семьями скрылись в горах, где поглуше, Под метелку их жалкий припас подмели, Все достали, проклятые, из-под земли «…и на земли». Кто что в ямах попрятал, тот думал: «Пусть рыщут, Ничего, мол, бродяги теперь не отыщут!» И напрасно: все выкопал сброд этот ушлый И для жизни нам всем перво-наперво нужный «Хлеб наш насущный…». Среди тысяч нашелся едва ль хоть единый, Что не сек нас лозой, не крушил нас дубиной. Били все и кричали: «Тащи все, что есть! Не забудь в тайничок за деньгами залезть!» «…даждь нам днесь!» А иной все уж отдал спасения ради И с семьей на коленях молил о пощаде: «Коль другие всё взяли, так что ж я отдам?» Но никто не внимал тем мольбам и слезам. «И остави нам…» Да, проси не проси — это все труд напрасный. И, взывая к Спасителю, плакал несчастный: «И за что нам, о боже, столь горькая чаша? Жизнь такая ведь адских мучений не краше!» «…долги наша». Чем же мы, горемыки, беду заслужили, Все налоги на них мы исправно платили, И теперь прозябаем средь горя и тьмы, Все друзья и родные дошли до сумы. «Яко же и мы…» Если нет ничего, то крутись так и этак, Все равно тебе нечем

кормить своих деток. Но не будем солдат осуждать — ведь мы знаем: За грехи свои сами и мзду принимаем, «…оставляем…» Это нам, мужикам, поделом, подлым людям, Пусть мы даже и хуже наказаны будем, Раз без песен господскую ниву мы пашем, На лугу их без радости косами машем, «…должником нашим…» Зло чинят нам солдаты, но всё мы теперь им, Этим хищным зверям, мы прощаем: мы верим, Что настанет тот час, и раздастся твой глас, И воздашь им не раз, только, господи, нас, «…не введи нас…» В нищету еще большую, в большее горе, Чтоб тебя не забыли мы, с бедами споря, Чтоб нам в худшие, боже, не впасть прегрешения И чтоб новые нам не изведать мучения, «…во искушение…». И не дай нам в своем милосердии божьем, Чтоб терпели мы, слабые, больше, чем можем, Вот и молим тебя со слезами сейчас: Погаси ты войну, чтоб наш род не угас, «…но избави нас…» От врагов, что давно о тебе позабыли,— Неужели они христианами были? — От лица своего эту нечисть отринь, Помоги избавлению наших святынь «…от лукавого. Аминь».

ФЕЛИКС КАДЛИНСКИЙ

СЛАВЯЩИЙ СОЛОВЕЙ

(Фрагмент)

Невеста Христова прославляет своего милого нежным пением

Нет, не лилия речная, Что, как первый снег, бела, Ни лужайка в пору мая, Что так пышно расцвела, Ни весенняя денница В ореоле золотом Красотою не сравнится С Иисусовым лицом. Ясно мне: самой любовью Так украшен мой жених. Словно хмель, он вместе с кровью Прямо в сердце мне проник. Да, меня ты в сердце ранил, Той стрелы не вырвать прочь, И не трачу я стараний, Чтоб беде своей помочь. О, приди, мой ясноокий, Или хоть во сне приснись! Как жемчужины, на щеки Слезы падают с ресниц. Охлади, любовь, слезами Стрелы жгучие свои, Но чтоб сладостное пламя Не залили их струи. Хоть и слишком быстры стрелы, Хоть сжигаешь ты дотла, Все же я бы не хотела, Чтобы ты меня не жгла. Только пусть еще продлится Драгоценный этот миг, Эта яркая зарница, Как его любимый лик. О персты снегов белее, Иисусовы персты, Нежные, вы мне милее Самой сладостной мечты. Поскорей меня коснитесь, Растопите сердце мне, Иисус, прекрасный витязь, Я сама как воск в огне. В ожиданье истомилась, У любви терпенья нет, Приходи же, сделай милость, Озари меня, мой свет. Ах, когда ж тебя держать я Буду на груди своей. Приходи в мои объятья, Прогони печаль скорей. Лишь в тебе отдохновенье Я найду, мой господин, Только ты в любви забвенье Всех скорбей даешь один. Умереть в тебе за счастье Почитаю для себя, Прояви ко мне участье, Я ведь так молю тебя! Аминь.

БЕДРЖИХ БРИДЕЛЬ

ЧТО ЕСТЬ БОГ? ЧТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК?

(Фрагмент)

Что я есть? Дурное семя, Дым и пар, кривое древо, Я исторгнут в мир на время Женщиной из мрака чрева. Ты же бездна зарожденья Всех явлений и вещей. Люди, черви и растенья — Все они в руке твоей. Слепленный тобой из глины, Я, неверный и тупой, Не могу свой век недлинный Прошагать прямой тропой. Ты и выси и глубины, Ты оплот земли святой, Дух извечный и единый, Все и вся живет тобой. Я ничтожная росинка, Может быть, ничтожней всех, Тоненькая паутинка, Выгнивший пустой орех. Ты же светишь беззакатно И меня, сосуд земной, Наполняешь многократно, Умиляясь надо мной. Жизнь моя на этом свете — Лишь мгновение одно. Для червей пригоршней снеди Завтра стать мне суждено. Ты же из росы и гнилн Перстенек души куешь И ничтожной горстке пыли Образ собственный даешь. Я болотной тиной облит, Я сто раз в грехе погряз, Ты же золотом мой облик Украшаешь каждый раз. Что ты есть, творящий чудо? И что есть любовь твоя? Обратить к тебе отсюда Вздох хотя бы смею ль я? Я исчадие пороков, Немощное естество, Ты же есть исток истоков Только доброго всего. Ты мне даришь жемчуг слова, Осиян небесной славой, Я же вечный корень злого, Ненадежный и лукавый. Все, что есть, и все, что будет, Ведомо тебе заране. А моя душа забудет Через миг о покаянье. Ты безгрешная святыня, Из тебя исходит благость, Я же злобная гордыня, Самому себе я в тягость. Ты царишь над звездной бездной, Я же малая пылинка, Ты цветущий сад небесный, Я же слабая былинка, Светишь ты, не угасая, Я же тусклые потемки, Нет тебе конца и края, Мой же век что век поденки.

ВАЦЛАВ ЯН РОСА

ПОВЕСТВОВАНИЕ ЛИПИРОНА, СИРЕЧЬ ПЕЧАЛЬНОГО КАВАЛЕРА, DЕ AMORE, ИЛИ О ЛЮБВИ

(Фрагмент)

О изменчивость людская, Столь коварная и злая! О поспешность превращенья, Мерзкая до отвращенья! Ты царишь на свете ныне, Как горячий ветр в пустыне. Сердце, что же ты грустишь — Ветра ведь не укротишь! Кто она? Под чьей же властью Я, от мира прочь бегущий? Как мне справиться с напастью? Помоги, о всемогущий! Я хожу, как неживой, Угнетен своей тоской, И не вижу ничего — Хоть бы знать, из-за кого! Не однажды развлеченья Я искал в зеленых чащах Средь достойных восхищенья Скал и ручейков журчащих, Но они душе забвенья Не дают ни на мгновенье. Даже музыка и пенье Не приносят облегченья. Даже дивный день весенний — День, в который все созданья От букашек до растений Пребывают в ликованье, А светило вверх стремится, Все целуя на бегу, И в ответ все веселится И в лесу и на лугу. Одержим извечной страстью, В полумраке, средь ветвей, Заливается от счастья Влажной трелью соловей. И, обласканный весной, По траве зверек лесной В упоенье скачет — Тоже счастлив, значит. Лес все больше оживает, Покрывается листвой, Солнцу весело кивает Каждый цветик полевой, И весь мир, ликуя, Славит день прекрасный. Только я тоскую, Кавалер несчастный. Отчего же мне на свете Жить в печали суждено? Чем терпеть страданья эти, Лучше б умер я давно! Боже, если я нарушу Твой закон и сам собой Выпущу из тела душу, Будь не слишком строг со мной. Что же я такого Совершил плохого, Раз меня такой Ты казнишь тоской? С высоты своей небесной Ты хоть юность пожалей, А не то конец известный Положить придется ей. Юность дорогая, Ты уже без сил, Громко я взываю — Кто бы пособил? Я брожу, стеная, Слезы щеки мочат, Отыскал врача я, Врач лечить не хочет. Раз никто в болезни Мне помочь не может, Значит, ждать полезней — Смерть сама поможет. Сердце от тоски Рвется на куски. Лучше жизни я лишусь, Чем терпеть такую грусть!

СЛОВАЦКИЕ ПОЭТЫ

ЭЛИАШ ЛАНИ

* * *

Ох, беда мне, грешной, Горе мне, сердешной, Чьи мне обивать пороги, Где искать подмоги? Турок меня рубит, Папа меня губит, Кто ж меня, бедняжку, приголубит? Плачу я, молю, вся в ранах: Боже, покарай поганых! Я как роза среди терний, Мне грозит любой неверный, А кто мог бы заступиться,— Обобрать меня стремится. Козни, ссоры Да раздоры — Нет надежной мне опоры! Плачу я, молю, вся в ранах: Боже, покарай поганых! Я стремлюсь к тебе душою, Нету от врагов покою, Мне, несчастной и забитой, Будь ты сам защитой! Вкруг меня враги оравой, Но избави, боже правый, От купели их кровавой. Плачу я, молю, вся в ранах: Боже, покарай поганых!