Эй, прячьтесь!
Шрифт:
– Зачем? – удивился тот. – Жалко тебе змеиного выводка? Все равно по-хорошему она не заплачет.
– А она пожалела птичку? – добавил Бульбук. – Пускай сию минуту плачет или…
– Сказано – усмири ежа! – строго повторил командир.
Мураш, явно недовольный, подошел и схватил ежа под уздцы.
Пятнашка, злобно шипя на гномов, заползла на свой пень, снова свернулась в клубок и застыла, словно неживая. Мудрик попытался заговорить с ней, но она даже не шевельнулась.
– Злится… – поняли гномы и стали упрекать Дилидона в мягкосердечности.
– Послушайте! – разозлился тот. – Чего вы от нее хотите?
– Слез – и больше
– Если б она так легко плакала, мы бы стояли по колено в слезах. Все ее ненавидят, презирают, преследуют – она бы могла давно целое озеро наплакать и сама бы в нем утонула.
– А зачем она всех жалит? За что ее такую любить?
– Она защищается, как умеет. Если б не жалила, не выжила бы.
– А почему не жалит болотный уж? – заметил Мураш.
– Да потому, что он так похож на гадюку, что ему и жалить нет надобности. Не будь на свете Пятнашки, ему бы, чего доброго, пришлось отрастить рога или когти.
– А вот, например, роза, – вмешался Оюшка, – колется, зато какой запах! Какая красота! А тут, полюбуйтесь на нее – что за мерзость! Ох-ох-оюшки!
– Если хотите знать про розу, я вот что вам скажу, – прервал его Мудрик. – Было время, когда роза не имела шипов и не кололась. Но все ее так ломали, так рвали, что ей волей-неволей пришлось некоторые ветки превратить в острые колючки. Видите, что творится! – поднял палец ученый. – Одних мы обижаем за красоту, а других ненавидим за уродство. И тем и другим приходится защищаться! Неужели змея сама укусит кого-нибудь, как злая собака, исподтишка? Нет. А вот наступите на нее – она вам покажет. Не от хорошей жизни она выбрала для жилья всякие болота до топи. Мол, вы, красавцы да силачи, живите где вам угодно, а мне и болота хороши, только оставьте меня в покое…
Если б гномы не были так увлечены спором, они бы увидели, что тело Пятнашки слегка вздрагивает.
– Главное, – сказал Дайнис, – что от нее никому никакой пользы. Вот пчелка – у нее тоже есть жало, но ее все любят, уважают. За мед, за воск… Розу – за прекрасные цветы. А змею, добрые молодцы, за что любить?
«Добрые молодцы» молчали. Дилидон думал: «Любить и уважать ее, может, и не за что, но жить и она имеет право».
– Эх вы, несмышленыши! – неожиданно подняла голову змея. К удивлению всех, она прекрасно говорила на языке гномов. А еще больше удивились гномы тому, что из ее крохотных глазок текут такие огромные слезы… – Из моего яда, – всхлипнула змея, – из моего яда делают дорогие, очень важные лекарства! Чего стоите? – зло прошипела она. – Неужто не видите?.. Давайте сюда свою посудину!
Мудрик с уважением снял шапку, поставил перед Пятнашкой ведерко и велел всем отойти. Опустив головы, словно виноватые, гномы тихо удалились за малинник.
Вдруг они услышали в воздухе странный звук. Ух-ух-ух! – взмахивая крыльями, над чахлыми березками низко летел аист. Пока гномы, не понимая опасности, разглядывали красиво изогнутую длинную шею и красные ноги, аист увидел змею. Немного снизился, цапнул гадюку и унес. На пне осталось почти полное ведерко слез…
МЕСТЬ
Расяле знала, где осиное гнездо. Ловко спрятанное в запущенной живой изгороди, под густой крышей веточек и листвы, оно походило на большое яйцо из серой бумаги: тупой конец его был прилеплен к ветвям, а в остром чернел крохотный леток.
О том, как осы шили и клеили свой домик, можно было
Осы с раннего утра ловили мух, искали сладостей – и сами ели и кашу для личинок готовили. Вечером, когда село солнце, они вернулись с охоты и, уставши за день, вскоре заснули. Гедрюс с Расяле обмотали головы полотенцами, надели перчатки и подкрались к гнезду. Убедившись, что осы уже спят, они надели на гнездо мешок, закрутили и завязали лентой Расяле.
На ветках живой изгороди остались лишь серые клочьи и прутик, на котором раньше висели круглые соты с личинками, кашкой и яйцами. Несколько ос все-таки улизнуло, и одна из них пребольно ужалила Расяле в бровь. Но дети так радовались, завладев столь интересным оружием, что даже Расяле больше смеялась, чем плакала.
Настало воскресенье. Утром детей разбудил петух. Он во всю глотку загорланил:
– Гости приехали! Гости приехали!
– Эй! Эй! Эй! – залаял Кудлатик. Он не собирался нападать, просто хотел, чтоб и его увидели.
Из легковой машины, которая когда-то привозила дедушку, выкатилась толстая-претолстая тетушка Алдуте – вот уж, правда, всем теткам тетка, и два ее сына: Криступас и Йонас. Едва она ступила на зеленую травку, как вокруг, словно грибы, стали вырастать корзины и сумки с городскими пирогами, пирожными и прочими лакомствами. Тетя Алдуте оделила ими папу, маму, заспанную Расяле и Гедрюса. Всех тетушка расцеловала, растормошила, а когда поскользнулась, то так звонко расхохоталась, что с неба мгновенно убежали все серые тучи. Стало светло, весело, и запахло ванилью.
Ну как в такой счастливый день думать о мести! Криступас тут же начал ладить удилище, а Йонас прикидывал, где бы разбить палатку. Гости собирались погостить целую неделю, или, как сказала тетушка, «пока не выгоните».
Но день был длинный, рыба не клевала, палатку поставили быстро, и дети, наевшись до отвала пирогов, начали понемножку скучать. Тогда Расяле, у которой все еще ныла бровь, вспомнила про ос, про Микаса и свою клятву отомстить за лапу Кудлатика.
Перебивая один другого, Гедрюс и Расяле принялись рассказывать гостям всю историю вражды с Микасом. Криступас с Йонасом осмотрели пиджак Гедрюса, с которого так и не удалось вывести пятна, пощупали ноющую коленку (ведь если б не Микас, у Гедрюса были бы очки, он бы не упал) и убедились, что бедняга Кудлатик и впрямь прихрамывает. Только Йонасу казалось, что на правую, а Криступасу – что на левую лапу. Мальчики чуть было не подрались, но Расяле мудро рассудила:
– Кто его знает, может, этот злодей ему и вторую подбил?
Гостям снова захотелось осмотреть пса. Кудлатик, щурясь от наслаждения, грыз вкусные косточки (тетя не забыла даже о нем!), и у него не было ни малейшего желания показываться экспертам. А когда те снова полезли щупать его лапы, пес зарычал и цапнул Криступаса за большой палец. Тот сунул палец в рот и побежал было к тетушке, но Гедрюс успокоил его:
– Не стоит… Подержи во рту, а потом приложим подорожник – как рукой снимет.