Эй, прячьтесь!
Шрифт:
«Ах, если бы дни и правда были всегда днями!» – думал Гедрюс. Он бы целыми часами сидел где-нибудь в лесу у муравейника и смотрел, как муравьи здороваются, касаясь друг друга усиками, как они выносят на солнце личинки и сообща одолевают врага, который их во сто раз сильнее. Он стал бы удить рыбу, читать, играть с котятами или смотреть, как ласточки лепят свои дома.
Будь у него глаза открыты, несколько одиноких дней пробежали бы как разноцветный поезд, где в каждом вагоне ждет тебя что-то новое, неожиданное. А теперь его ждут только черные, долгие – длиной в целый
Теперь и ему часто снились гномы. Он бродил с ними по дубравам и пел лихой марш Дилидона:
Дили-дили-дилидонВпереди ведет отряд.Дили-дили-дилидон!Каждый встрече с нами рад.Иногда стонал Витукас, и сон рассеивался.
– Э-гей! Подождите! Не убегайте! – кричал Гедрюс гномам. – Поиграем еще…
Иногда они слушались его и снова появлялись среди пней и травы. Гедрюс догонял их и опять погружался в сказку.
Дни ползли, словно улитки, но все же Гедрюс наконец увидел добродушное лицо доктора, его седую бороду, сестру в белом халате и мальчика на костылях.
– Витукас! – узнал он, хоть до сих пор не видел его ни разу.
Но Гедрюс видел все словно сквозь туман, и доктор сказал, что ему придется носить очки.
В школу Гедрюс пошел в последний день учебного года. О пожаре и о том, как он спас сестру, знали все, и первоклассники и восьмиклассники. Вся школа смотрела на него с завистью и восхищением.
– Шу-шу-шу, – шушукались совсем незнакомые девочки из других классов: – Это тот самый мальчик, который чуть не сгорел.
– Который? Который?
– Вот тот, очкастый.
– Смотрите-ка… Такой маленький, а такой отчаянный!
Из всех похвал и добрых слов ему больше всего понравилось «отчаянный». Гедрюс как-то подтянулся, оживился, здороваясь, тряс за плечи приятелей, давал им посмотреть в свои очки, показывал отметины на руках и на щеке.
– Чепуха!.. – уверял он, как и полагается отчаянному. – Вот раньше были раны – это да! Волосы и то обгорели.
А в кармане нового пиджака, у лацкана, сидел мудрый Дилидон и шептал прямо в сердце:
– Гедрюкас, не задавайся: смотри, не задирай нос!
А как тут не задирать, если столько восхищенных глаз смотрят на твои очки и хотят узнать все подробности твоего подвига?
Чего он не успел рассказать сам, добавил товарищ по парте Микас-Разбойник. Жил Микас по соседству, был на пожаре и видел не меньше Гедрюса. Но Гедрюсу показалось, что Микас хочет умалить его заслуги: мол, если б не отец, они бы живьем сгорели – и Расяле и Гедрюс.
Тогда он толкнул Разбойника и сказал:
– Ты в огонь не лазил, ничего не знаешь и не говори!
– Знаю!.. – оправдывался Микас. – Я видел, как тебя выносили.
– А если видел, что же сам-то не помогал? – засмеялись вокруг. – Хорош товарищ!..
Микас-Разбойник
Этот последний перед каникулами день был радостным для Гедрюса, а вот для Микаса – печальнее некуда. Он так ждал Гедрюса – это ведь был самый близкий его друг! Да и играть теперь не с кем (добавим, не у кого списывать диктанты и задачки). Словом, весна была не в весну. А Гедрюс пришел и, можно сказать, прогнал его… Разве он не знает, что Микас в поте лица трудился на пожаре: черпал из озера воду, таскал выброшенные из избы вещи? Он даже мог бы показать дыру на шапке, прожженную головешкой. А сколько раз бегал он к Расяле, чтобы узнать, как там Гедрюс, когда он вернется, и все просил передать привет от Микаса-Разбойника…
– Свинья! – прошипел Микас, когда Гедрюс уселся рядом.
А тот молчал, напыжившись, и даже головы не повернул.
– Между нами все кончено! – добавил Микас, вставая, так как в класс вошла учительница.
– Ну и хорошо! – откликнулся Гедрюс и вытянул шею, чтобы учительница сразу его заметила.
Увидела – как же не увидеть такого очкарика… спросила, как он себя чувствует, снова рассказала классу про пожар, хотя все и без нее это знали, и похвалила Гедрюса.
А у Гедрюса от счастья даже очки вспотели, и он тер их платком, как директор перед торжественным собранием. Хоть он целых три недели не ходил в школу и даже Микас, наверное, теперь знал больше его, учительница, разумеется, не оставила его на второй год.
– Гедрюс был хорошим третьеклассником, – сказала она. – Надеюсь, что он не обманет наших ожиданий и в четвертом классе. А вот его другу Микасу придется еще недельки две поучиться. По письму у него выходит двойка, по арифметике тоже вроде того… Так что его мы пока не будем называть четвероклассником.
– Разбойник плачет, – сказала одна девочка.
– Никакой он не разбойник, а просто лодырь, – ответила учительница, и Микас еще жалобней сморщился, а по его усыпанным веснушками щекам катились слезы.
Гедрюсу теперь было жаль друга, но он не знал, что сказать. Слишком уж вознесли его и принизили Микаса. И когда тот, волоча по земле портфель, побрел домой, Гедрюс догнал его и как-то неудачно окликнул:
– Эй, Разбойник! Чего такой надутый?
– Сам ты надутый. Отстань! Чего тащишься за мной хвостом?
Гедрюс готов был вынести любое оскорбление, только бы помириться. Но молчать было неловко, и он ответил:
– Сам ты хвост! Куда хочу, туда и тащусь.
– Вот еще… фон-барон нашелся… Нацепил очки и пыжится, как лягушка!
– А чего мне не пыжиться? Перед таким лодырем да плаксой…
– Сам заплачешь, если будешь у меня под ногами путаться.
Тут Гедрюс взял да наступил ему на ногу – в шутку конечно, потому что не знал, как ответить. А Микас обернулся и замахнулся портфелем.
– Ну, ну! Попробуй только!.. Двойки рассыплешь! – прикрикнул Гедрюс.
Но Микас не шутил, он трахнул Гедрюса портфелем по голове:
– На! Еще хочешь?
Если бы не заболела его недавно зажившая рана, Гедрюс ни за что не дал бы сдачи…