Эйваз

Хард Натали

Так я стала познавать мир азбуки с животных – лев, конь, лиса и сова стали моими первооткрывателями в мире грамматики. А достижением стал жираф, сложив название которого из кубиков, я сильно удивила монахиню.

– Какая ты молодчина, Таюшка, ты просто умница! – воодушевленно произнесла Аглая. – Господь любит тебя.

Я снова болезненно поморщилась. Мне не нравилось, когда Аклим заводила разговоры о Боге. Эти слова в моей судьбе звучали подобно насмешке.

Я поднялась, чтобы уйти, но она удержала меня за руку.

– Постой…

Почему она ко мне все время приставала со своим Богом, точнее – с моим?

Ведь никого, кроме нее, в монастыре не тревожило, какой я веры. С первых дней, попав сюда, я ходила вместе со всеми на службу и совместные медитации. И никого не волновало, что у меня может быть другая религия.

Почему же Аклим не переставала мне напоминать о прошлом?

– Тая, веру ты держишь в сердце, а то, чему мы тебя учим здесь – ты держишь в голове. Ты – русская, и ты должна помнить это, помнить свои корни и веру. Понимаешь?

Я не понимала…

Однажды вместе с новыми книгами Лео привез мне крошечную иконку, но я тут же вернула ее обратно.

Матушка заметила это и вечером в разговоре напомнила:

– Вот ты вернула Лео икону… А ты не подумала, что тем самым очень обидела его? Он не так часто приезжает, чтобы дарить тебе какие-нибудь мелкие безделушки. Каждый его подарок исполнен смысла. Он очень любит тебя и хочет оградить от любых неприятностей и невзгод. Он не может это делать сам каждый день, поэтому хотел подарить тебе икону. Такие иконы у русских принято дарить в основном родным и очень близким людям – тем, кому от всего сердца в жизни желают только добра. Не приняв икону, ты еще и показала, что отворачиваешься от Господа. Это плохо, но поправимо… Страшно, если Господь отвернется от тебя… То, что случилось с твоей семьей – ужасно, но именно тебя он укрыл и защитил. И это значит – именно ты выбрана Всевышним, ты нужна ему для чего-то, что откроется тебе позже. Он будет внимательно наблюдать за тобой. Не спеши отрекаться от его помощи и поддержки…

Для меня эти ее слова стали открытием…

Она никогда не заговаривала о трагедии моей семьи. Значит, Лео действительно все ей рассказал, и она столько времени молчала?

В этот вечер я долго не могла уснуть – мысли о Боге, о семье, обо мне переплелись в какой-то клубок, который я никак не могла размотать…

Получается: если Бог меня сберег тогда, значит, что ему теперь известно о двух моих самых сокровенных желаниях, и выходит, что он меня поддерживает в этом…

Надо будет поговорить с матушкой при удобном случае…

Я забралась с головой под одеяло и тихим шепотом неумело помолилась Богу. Я просила его обратить внимание на одного человека и помочь ему в жизни. Я убеждала Господа, что он очень хороший и никогда не делал ничего плохого, его все любили, а я очень люблю до сих пор, просто сейчас не могу заботиться о нем и защищать. Я обещала, что когда вырасту, всегда буду помогать ему во всем, а если он захочет – возьму к себе жить. Пусть только Бог сейчас его не оставляет и немножечко присмотрит за ним.

Этот шепот ребенка, эти бесхитростные слова должны были с грохотом пролететь через Вселенную и найти адресата, где бы он ни был и чем бы ни был занят. У меня – я очень надеялась на это! – остался единственный родной человек на земле…

Я молилась о своем младшем брате…

Лео все привозил и привозил книги. Иногда в монастырь поступали книги и без его приездов – он присылал их в таком количестве, что, спустя время, пришлось оборудовать специально комнату под «русскую» библиотеку.

В монастыре и без того была сформирована целостная и уникальная по богатству и многообразию используемых методов система образования. Но Лео в каждый приезд проводил со мной беседы, в ходе которых пытался понять, что конкретно я учила в его отсутствие и как все это усвоила. Чем дальше – тем чаще ловила его удивленные взгляды, тем больше проверочных вопросов он задавал.

Я не придавала значения его удивлению – учеба давалась мне легко, Аглая как учитель мне очень нравилась, и у Лео не было никаких замечаний. Только один раз он обратился с просьбой к матушке включить в программу наших занятий танцы и уроки этикета.

Она улыбнулась и, приобняв меня, заверила, что с осени мы этим обязательно займемся…

Позже, когда я чуть подросла, Лео считал необходимым держать меня в курсе мировых новостей, привозил кучу разных журналов и зачастую сам с наслаждением читал мне увлекательные рассказы. В основном, конечно, о животных или выдержки из Библии, не подозревая, что мне интересно совсем иное чтиво – о сражениях, о холодном оружии и боевых искусствах. Но сказать ему об этом я пока не решалась, да и, возможно, не имела права.

Я не понимала, на что надеялся Лео, вычитывая мне главы из Ветхого Завета. Полагаю, он должен был видеть, что веру в Бога я потеряла в тот миг, когда смерть не понарошку – как это бывает в играх – забрала жизни близких мне людей. Ведь это же он подобрал крестик, который я сорвала со своей шеи и с отвращением швырнула на ржавый пол траулера, увозящего меня из России…

Это был тот момент, когда на смену первостепенному страху и удушливому опустошению приходит осознание – так теперь будет всегда: время – не повернуть вспять, события – не изменить, близких – никогда не обнять…

Тогда, на траулере, Лео утащил меня в небольшую каюту, в которой почему-то пахло лошадью и молоком, укутал в одеяло и долго отпаивал чаем. Он что-то говорил мне, гладил по голове, но я его не слышала – только удары своего сердца и звенящую, оглушающую тишину. Казалось, что чьи-то невидимые руки вгрызались мне под дых и вскрывали грудную клетку. Я почти физически ощущала эту невыносимую, режущую боль и мечтала лишь об одном – чтобы какая-нибудь волшебная сила раздробила меня на тысячу маленьких кусочков и раскидала их далеко-далеко друг от друга.