F 20. Балансировать на грани
Шрифт:
События длились пару мгновений, но для меня они растянулись на вечность. Словно мои бесы, окончательно обнаглев, замедлили время, чтобы я от начала и до конца «насладился» моментом, потому что в прошлый раз видел лишь результат аварии.
Говорят, что на долю людей не выпадает несчастий больше, чем они могли бы выдержать. Либо мой ангел хранитель от меня отказался, либо слишком хорошо обо мне думает. Я не знаю, верю ли в Бога, но в эту секунду почему-то подумалось именно о нем. Так всегда делают врачи и пациенты, если ситуация безнадежная. Начинают молить о чуде.
Но
Мгновение — мусоровоз пронесся мимо. Мгновение — Аля испуганно оборачивается, смотрит на меня. На ее лице отражается потребность в моей защите. Это инстинкты, которые еще не успели пропасть после того ужаса, что я вывалил на нее только что. Ее руки тянутся ко мне, к ее мужчине, который обязан помочь. Если бы я мог, я бы заслонил собой, я бы спас… Мой крик: «Обернись!» — она не слышит, я яростно жестикулирую в нужном направлении и бегу к ней. Мгновение — на лице таксиста кавказской национальности отражается паника, парню не более двадцати лет. Вижу, что его глаза готовы вылезти из орбит. Шестерка замирает, но поздно, моя Аля лежит перед ней на асфальте.
Пальцы печатают номер экстренной службы спасения, мой голос звучит ровно, потому что я делаю то, что необходимо.
— Авария. Машина сбила пешехода — молодую девушку. Срочно нужна карета скорой помощи.
— Говорите адрес.
Озираюсь по сторонам. Мать твою, я живу тут третий год, почему в голове лишь адрес родителей? Через пару секунд мой взгляд цепляется за табличку с номером дома, и я сообщаю его девушке, после чего клад трубку и кричу:
— Я врач, отойдите все!
Кровь бьет в висках, мешая соображать. Руки трясутся так сильно, что я не могу дотронуться одной до другой. Понимаю, что если поддамся чувствам, лягу замертво рядом с Алей, поэтому включаю выработанную за годы учебы холодность и отстраненность, помогающую трезво оценивать ситуацию. Мечтаю наглотаться нейролептиков, чтобы заглушить раздирающий изнутри ужас, чтобы от мысли, что ее сердце не бьется, не вырвать свое собственное.
А бесы смеются в голове, хохочут и хрюкают.
— Заткнитесь все! — кричу, ударяя по ушам. Окружившие нас прохожие замолкают, думая, что я обращаюсь к ним. А я их даже не вижу. Я смотрю на белую, как наволочка в психбольнице, Алю, на кровь, пропитавшую ее одежду. На ее неестественную позу.
Но помогает, в голове становится пусто, и я тут же заполняю свободное пространство мыслями о первой медицинской. Проверяю пульс — сердце бьется. Осторожно ощупываю ее тело, понимая, что сломана левая рука, а кровь идет от ссадины на голове, но череп не пробит. Рву рубашку и зажимаю рану.
— Аля, Аля, ты меня слышишь? Девочка моя, я здесь, — говорю ей, замечая, что ее ресницы дрожат. Аля силится открыть глаза, едва шевелит губами.
— Олег, — зовет меня, смотря перед собой невидящими глазами. Она не знает, что я рядом, но продолжает звать в бреду. Где скорая?
— Олег, — шепчет мне, — я не чувствую рук и ног. Олег, я ничего не чувствую.
Но она могла и не говорить этого, я уже понял, что у нее сломан позвоночник.
Надеюсь, что сошел с ума, что я нахожусь где-нибудь в доме с белыми стенами, привязанный к кровати, и происходящее мне только кажется. Не может быть, чтобы ситуация повторилась. Нет, это невозможно.
Улицу сотрясает рев серены, к нам подъезжают сразу две скорые, из которых высыпают врачи. Бегло сообщаю им, что случилось, какие у Али повреждения и отхожу в сторону, не мешая.
— Я ее не видел, она выскочила на середину дороги! — откуда-то издалека доносится на ломанном русском. Кажется, парень обращается ко мне. И полиция уже здесь, — оглядываюсь. А Алю на носилках заносят в машину, бегло сообщив мне, в какую именно клинику везут.
У полиции целая куча свидетелей, думаю, они справятся без меня. Оставив свои и Алины данные, я беру такси и еду в клинику, все еще надеясь, что вот-вот проснусь едва живым, голодным и замерзшим на тонком матрасе в одной из палат психбольницы. Я бы с радостью осознал себя даже в вонючей «камере смертников», из которой живыми не выбираются. Обещаю себе, что буду глотать все, что мне предложат врачи, только бы понять, что происходящее лишь плод моего больного воображения.
Понятия не имею, сколько времени заняла дорого, помню только, что просил выключить радио, уж больно веселые песенки там крутились.
Пообещал себе, что Аля поправится, если я ни разу не присяду, пока врачи борются за ее жизнь, стабилизируя состояние. Глупо? Возможно. Можете попробовать, представив себя в моей шкуре, мыслить разумнее. Мерил коридор шагами, часто сбиваясь, начиная считать заново. Ломал себе пальцы, щипал кожу, прогоняя нехорошие мысли. А предатель-рассудок снова и снова рисовал в голове картины похорон, картины моей жизни без нее. В полном, безграничном одиночестве. Ну, если не считать чертовых бесов, которые, кстати, упорно молчали, позволяя мне пропустить через себя весь спектр чувств от страха и ужаса, до бездонной грусти, приправленной отчаянием.
Врач сказал, что ее состояние стабилизировали, но позвоночник действительно поврежден, будут в самое ближайшее время собирать консилиум и решать, стоит ли проводить операцию, взвешивать риски.
Свежий воздух несколько прояснил мысли, добавил решимости. Была уже глубокая ночь, но, несмотря на это у входа в больницу скорой помощи толпились взволнованные люди, доказывая, что сегодняшний день обернулся трагедией не только для моей жизни. Я присел на корточки рядом с больничным крыльцом, так, чтобы на меня никто не обращал внимания, и, докурив четвертую подряд сигарету, набрал номер отца.
— Олег? — ну, разумеется, он удивился. Я впервые за последние лет десять звоню ему первым. А, нет, я пытался с ним связаться, когда Алина попала в аварию.
— Олег? Ты меня слышишь? — спросил он, насторожившись.
— Да, отец, — выдохнул я.
От его голоса внутри всё сжималось. Авторитет отца, которым он давил на меня всю мою жизнь, так и не позволил нам стать друзьями. Я солгал тогда Але. Моя мать никогда не считала его божеством. Дома отец старался быть простым человеком, хоть и неизменно оставался лидером в семье, впрочем, как и положено мужчине.