Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
приводила его проповедь "союза царя с народом своим", его оправдание войны и
высокомерие... "если мы захотим, то нас не победят!!"
Турецкая война с ее сомнительными героями и никому не нужными
жестокими геройскими подвигами (вроде Шипки) еще продолжала волновать
общественную совесть. Вначале, когда в ней видели народную инициативу и
протест против правительства, когда казалось, что она поможет разрешить и наши
261
проклятые вопросы, то есть попросту
вопрос привлекал к себе симпатии и крайней левой части общества:
"Отечественные записки" уделяли ему сочувственное внимание (Елисеев, Михайловский), а такие революционеры, как Степняк-Кравчинский, М. П. Сажин, Д. А. Клеменц и другие, даже принимали участие в добровольческом движении.
А рядом с ними шли сотни, тысячи никудышных людей, тех, кому некуда
было деться в современной им действительности, шли и нежелавшие нести какую
бы то ни было работу или вояки в душе, жаждущие кровопролития. И они, как
известно, так безобразно вели себя, что весною 1877 года сербское правительство
в сорок восемь часов выгнало русских "волонтеров" из пределов Сербии. Взгляды
на "восточный вопрос" мало-помалу передвинулись, и печать как-то незаметно
разделилась на два лагеря. Всем было ясно, к которому из них присоединится
Достоевский {11}.
В таком настроении застали его знаменитые Пушкинские дни. После
долгих серых лет труднейшей работы русских писателей, после мрачного
подполья - вдруг явилось какое-то всенародное признание литературы в лице
великого Пушкина. Открытие памятника ему стало (может быть, даже и помимо
воли устроителей) национально-общественным торжеством и разрослось в
настоящее историческое событие.
Молодежь, хотя (уже надо покаяться!) тогда далеко стоявшая от Пушкина,
встрепенулась. К тому времени, правда, Писарев уже был забыт, о "печном
горшке" никто уже не говорил {12}, но и о Пушкине не говорили. У нас (то есть у
поколения 70-х годов) был Некрасов. Пушкина же любили "индивидуально".
Конечно, все его читали, многие его строки входили в ту ненапечатайную
"хрестоматию", которую создает себе каждое новое поколение. Но о нем не было
повода говорить, пока не появился памятник на Тверском бульваре. Помню наше
возмущение по поводу того, что на одной из сторон цоколя оказалась
переделанной строка Пушкина: вместо: "И долго буду тем любезен я народу"
высечено: "И долго буду тем народу я любезен"... {13}
Причина та, что слово "народу" неизбежно бы притягивало
сакраментальное слово "свободу"...
– ----
Помню, с каким восторгом мы распределяли
билеты "На открытие памятника Пушкину".
Я позволю себе привести здесь отрывки из моей записной книжки 1880
года.
Июньские дни 1880 года в Москве
7 июня. Какой день был вчера? Говорят, утром шел дождь? Не заметила.
Кажется, весь день светило солнце, а когда упал покров с Пушкина, оно так и
262
рассыпалось на нас... Вся площадь была унизана плотно-плотно людьми... Мы
забрались рано. У нас были прекрасные места: направо от памятника, у церкви, над забором. Всё видели отлично. Пока шла обедня в Страстном, на площади, у
памятника, под колыхавшеюся на нем парусиной, шло никогда не виданное
торжество. Знамена депутатов, значки цехов и на первом месте "литература".
Какая радость для нас (курсисток) было видеть перед собою живыми таких
близких, таких знакомых нам авторов. Что за прелесть эти длинные седые
бороды, длинные волосы, оживленные лица, бодрые жесты. Они собрались все
вместе налево у памятника: И. С. Аксаков, С. А. Юрьев, А. Н. Плещеев, А. А.
Потехин, А. Н. Островский, Д. В. Григорович, П. И. Вейнберг, Н. Н. Страхов, С.
В. Максимов и, наконец, И. С. Тургенев. Вчера был их праздник: праздник
русской мысли, русского слова, русского писателя... Все чувствовали это.
Слились все возрасты, стерлись сословия... У всех одинаково блестели глаза, и у
старых и у молодых, все чувствовали какое-то счастье...
...Когда спала завеса, скрывавшая памятник, у меня дух захватило; я
уверена, что у всех также... и, конечно, не от красоты его, а потому, что тот, кем
жила в ту минуту многочисленная толпа, появился над ней, среди нее. Кругом
кричали, смеялись, плакали...
Тургеневу, когда он садился в коляску на площади, сделали настоящую
овацию, точно вся эта толпа безмолвно сговорилась и нарекла его наследником
Пушкина. И в университете, куда мы сейчас же отправились на торжественное
заседание Общества любителей русской словесности, - опять Иван Сергеевич был
центром внимания. Избрание его в почетные члены было встречено с такими
радостными кликами, каких, конечно, не слыхали еще стены университета.
...Речь нашего Ключевского - лучше всех. Какое громадное значение
придает он Пушкину и, как историку, именно в художественном произведении
его "Капитанская дочка". "История Пугачевского бунта" - только историческое
примечание к ней... XVIII век в России... Русский чувствует себя рожденным не