Фабий Байл. Прародитель
Шрифт:
«Сорокопут» стрелой несся через поле астероидных обломков и мутных, бурлящих облаков, словно одноименная птица. Пока штурмовик приближался к небольшому флоту, который висел по другую сторону беспокойной планеты, Байл разглядывал их цель в иллюминаторе отсека.
— Пять кораблей. Впечатляет. Большинство так называемых полководцев за пределами Ока едва способны сохранить один, — сказал он.
— Блистательный собраннее прочих, — ответил Олеандр, — Ему даже предлагали участвовать в советах Абаддона и принести ему клятву верности.
Байл фыркнул.
— Ну конечно.
Но несмотря на браваду Байла, Абаддон с каждым днем вызывал все больше беспокойства. Его армии росли, тревожа Око. Воины выбирали, за кого сражаться, заявляли о своих претензиях на те или иные территории, объявляли войны, и все это мешало исследованиям Байла. Эзекилю, похоже, мало было просто занять пустующие троны демонических примархов. С другой стороны, чего еще ожидать от того, кто объявил себя «Воителем»?
Атака на Грандиозной напомнила Байлу, зачем он вообще покинул Урум. Годы после падения Града Песнопений прошли в борьбе с врагами. И не только с соперниками и ренегатами, но и с Эльдарами, и некоторыми существами похуже. Выбранный им путь привел к конфликту с тысячей фракций, и все они мечтали посадить его на цепь или убить.
Возможно, пришло время собирать армию. Армию из гландовых ищеек и Новых людей, которая будет защищать его владения и эксперименты, его… Нет. Это была ловушка. Сход с избранного пути. Если он начнет грызться с теми, кто хотел заковать его в цепи, то лишь поменяет одну клетку на другую. Он не станет играть в эту игру. А когда зазвенели датчики сближения, он вовсе выкинул эти мысли из головы.
— Вот он… — сказал Олеандр, — Флагман Блистательного… «Кваржазат».
Остаток пути Байл потратил, разглядывая корабль. «Кваржазат» был единственным в своем роде. Когда-то он был линейным кораблем, крейсером класса «Лунный» и носил другое имя, но за годы, прошедшие с уничтожения Града Песнопений, превратился в нечто большее. Старые шрамы от лэнс-излучателей до сих пор пересекали его борта, но теперь из них к тому же росли гигантские крылья из металла и пустотной плоти, а от всей поверхности корпуса и с кормовых палуб отходили извивающиеся и переливающиеся всеми цветами радуги щупальца в сотни километров длиной. Ангарные отсеки были похожи на мясистые пасти растений-мухоловок или на клыкастых чревозверей, а орудийные батареи выглядели скорее как жала какого-нибудь смертоносного насекомого.
— Это не корабль, — сказал он.
— Теперь нет, — ответил Олеандр, — Отсюда и название.
— Я как раз об этом подумал, — сказал Байл. Кваржазат — оригинальный Кваржазат — был огромным чудовищем из кемосских легенд, который якобы обитал высоко в отравленных небесах и, сидя на горных вершинах, хватал как целые города, так и одиноких путников. Это была детская сказка, с ее помощью пугали излишне доверчивых. — Как же мы любим прикрываться чужой славой, — добавил он, скрестив руки на груди, — Это нам от нашего генетического отца перешло. Фулгрим всегда был алчным. В этом и была его проблема.
— Он сожрал нас всех, — сказал Олеандр.
Байл посмотрел на него.
— Да уж. Но некоторым хватило ума прорезать себе путь на свободу.
Он отвел взгляд. Демонический корабль приближался, постепенно заполняя обзорный экран. «Сорокопут», достигнув стыковочного порта, зарычал двигателями. Машинный дух штурмовика не любил стыковаться с кораблями, кроме «Везалия», да и на последний предпочитал садиться только при необходимости.
— Знаете, вы ведь могли бы остаться, — сказал Олеандр, когда на «Сорокопуте» с шипением сомкнулись стыковочные фиксаторы, — После Абаддона. Вы могли бы вернуться. Вы сплотили бы Третий легион вокруг себя…
Байл рассмеялся:
— Ты правда так думаешь? То есть у меня столько харизмы, что мне не составит труда стать лучом света во тьме для своих павших братьев? Нет. Лишь хитрость помогла мне справиться в тот раз, и лишь необходимость заставила вообще взяться за это. Я сделал то, что было нужно, чтобы помочь пациенту. — По телу прошла волна тупой, напряженной боли: пораженные раком органы пытались выполнять свою работу. Он сглотнул кровь и закрыл глаза, — А сейчас было бы еще сложнее. Наш легион мертв, Олеандр. Он разбился о рифы желаний Фулгрима.
— Желаний, которые вы помогали исполнять.
Но это было не обвинение, а простая констатация факта.
— Тогда я смотрел на мир иначе, — ответил Байл. Даже ему самому показалось, что его голос прозвучал безжизненно. — В том безумии было что-то величественное. Это было восстание богов. Ты ведь тоже это видел, Олеандр. Мы следовали за своим генетическим отцом, куда бы он ни вел. Слепо, преданно, беззаветно. Мы набрасывались на новое, как голодные псы, и поглощали, пока не готовы были лопнуть и пока нас не поглотило в ответ.
— Не всех, — заметил Олеандр.
— Значит, большинство, — ответил Байл, изогнув тонкие губы в презрительной усмешке. — Я был свободен, но эта свобода оказалась лишь новой формой рабства. Когда нет рамок и директив, научные исследования превращаются в простое потакание своим прихотям. Если есть возможность что-то сделать, это еще не значит, что дело стоящее, а для стоящего дела не всегда есть возможности.
Даже теперь эти слова давались с трудом. Ограничения всегда были для него анафемой, но в них был смысл. Они не давали отвлекаться и расслабляться.
— Странные вещи вы говорите, повелитель.
— Я же говорю: я изменился. Там, на Терре, в те последние дни я впервые увидел, во что мы превратились — во что я превратился, — и подумал: какая растрата нашего потенциала! Мы могли бы так подняться, если бы только попытались. Но мы отдались во власть примитивных инстинктов. И радовались утраченным возможностям, как капризные дети.
Олеандр молчал. Байл продолжал, не зная, кого пытается убедить: его или себя.
— У нас был шанс, но мы его упустили. Наше время прошло, и единственное, что нам осталось, — это ждать наступления ночи. Третий легион мертв, Олеандр. Он больше никогда не будет таким, каким был раньше.