Фабрика грез
Шрифт:
В кабинете было прохладно: лопасти кондиционера, бесшумно крутясь, гоняли ветерок по комнате, защищая Элеонор от жара яркого, жгучего солнца, но прохлада не помогала ей сосредоточиться. Элеонор понятия не имела, как это могло случиться. Она чувствовала себя беспомощной, словно дело, которым занималась столько лет, выскальзывало из рук… А как иначе объяснить, что неприятности возникают именно тогда, когда, казалось бы, все уже решено? Бюджет она сама одобрила, бумаги сама подписала…
Как же она могла допустить такие грубые просчеты? Элеонор спрашивала себя, и лоб ее при этом хмурился. Ведь собранность — ее вторая натура. Как же могло такое случиться?
Волнение охватило Элеонор. Сейчас не время для неудач. Стоит ей ослабить внимание, как акулы мгновенно почуют добычу, и тогда она потеряет не только Тома, но и работу.
Элеонор начала делать заметки по «Собачьим дням».
Губы сжались в твердую линию. Ну, если они рассчитывают, что она выбросит белый флаг, то им придется, черт побери, долго ждать. Она не могла помешать Тому Голдману разбить ее сердце — известно, любовью управлять нельзя, именно поэтому она так опасна. Но «Артемис студиос» находится под ее контролем, и она не собиралась выпустить ее из рук, сколько бы пожаров ни пришлось погасить.
Она всю жизнь боролась, чтобы пробиться наверх. И уж конечно, не собиралась сдаваться сейчас.
В дверь постучали.
— Войдите, — рассеянно сказала Элеонор. — Мария, это ты? Мне нужен контракт Мэри Тронт и стенограмма обсуждения сценария. И еще я до смерти хочу настоящего кофе.
— Ты хочешь только кофе? — ласково спросил Том Голдман.
Элеонор испуганно вздрогнула и подняла глаза. К ней подходил Том с обычным бумажным пакетом. На нем был тот же черный костюм, который он надевал в Нью-Йорке, золотые часы «Картье» и гарвардский галстук. Он выглядел великолепно.
— Никаких пончиков, — сказал Голдман, вынимая два стаканчика профильтрованного кофе и осторожно протягивая ей один. Он указал на нетронутый завтрак. — Но я вижу, ты проголодалась.
Элеонор взяла кофе и молча поставила на стол.
— Чем могу быть полезна? — холодно спросила она.
— Элеонор…
Она не хотела этого слышать. Она ничего не хотела слышать.
— Том, я снова спрашиваю: чем могу быть полезна? Если вопрос не о бизнесе, то поговорим потом. Я занята.
Голдман посмотрел на нее долгим взглядом. Его красивые черные глаза выражали нежность и сострадание.
Элеонор ощутила печаль, слабость и тоску. Ее охватила паника, к горлу подступил комок. «О нет, пожалуйста, никакой доброты, никакой жалости, — думала она. — Я справлюсь одна, только не это». Сама собой правая рука потянулась к выдвижному ящику стола.
— Нам надо поговорить, Элеонор, — сказал Голдман.
— Мы и так говорим каждый день, — ответила Элеонор, — об этой студии. — Пальцы ее впились в маленькую бархатную коробочку, которую она держала в ящичке. Она тихонько раскрыла ее. — И к тому же нам не о чем говорить.
— Но мы ведь не можем делать вид, что Нью-Йорка никогда не было. Элеонор, поверь, для меня это очень много значило. Я знаю, тебе обидно. Мне очень жаль, что ты…
— Том, — невольно вырвалось у нее. Как ты смеешь жалеть меня? Как ты смеешь предлагать мне успокоиться? — Если хочешь знать мое мнение, то в Нью-Йорке ничего не случилось. Во всяком случае, ничего такого, что касалось бы меня. — Она повернулась к нему, глаза ее сверкали от ярости. — Мы оба слишком много выпили и, насколько я понимаю, допустили досадный промах, о котором нам обоим лучше забыть. — Она говорила ледяным тоном.
Том покачал головой:
— Не верю я тебе.
— Поверь. — Пальцы Элеонор шевелились под столом, скрытые от взгляда Тома. — И потом, на этот раз ты меня можешь поздравить.
Он сконфузился.
— С чем поздравить? Почему?
Элеонор Маршалл вынула левую руку из-под стола и решительно протянула. На безымянном пальце сверкало кольцо Пола. Рубины, изумруды, сапфиры соперничали по яркости с утренним солнцем.
— Сегодня утром Пол сделал мне предложение, — сказала Элеонор, отчетливо произнося каждое слово. — Я приняла его предложение. — Она посмотрела на Тома долгим взглядом. Ее тело напружинилось от ярости, пламенем горевшей внутри. — Я выхожу замуж, Том, — объявила она. — И знаешь что, я просто не могу больше ждать.
Дэвид медленно вплыл в спальню, распыляя под мышками «Шанель л'Эгоист». Он полюбовался своим прекрасным телом в настенном зеркале Меган, потом взял белый мохнатый халат, надел его и нетуго завязал пояс.
— Ты еще не все упаковала? — спросил он Меган.
— Нет.
Меган старалась оторвать взгляд от груди Таубера. «Пора перестать на него пялиться», — говорила она себе, но у нее не получалось. Она никак не могла поверить в то, что он реальный. Обнаженный Дэвид — само совершенство. Он оказался еще более мускулистым, чем она представляла в своих фантазиях. Стоящий в дверях спальни в белом мохнатом халате, стройный и загорелый, он выглядел как парень с календаря школьницы, который девчонки прикалывают на стену над своей кроватью. Да, Дэвид потрясающий. Неужели он не понимает этого?
«Да ладно, — сказала она себе. — Женщины часами сидят перед зеркалом. Почему мужчины не могут? Зачем подходить к людям с двойным стандартом?»
— Мы уезжаем завтра утром, — напомнил ей Дэвид. — Отлет в девять утра.
Меган проверила билеты, они лежали вместе с паспортом на столике возле кровати.
— «Эйр Сейшелз», рейс 3156 до Виктории, Маэ. Я вовсе не собираюсь опаздывать, не волнуйся, я собрала все. Осталось положить пару книг.
Чемоданы стояли возле двери, уже готовые, в них никаких маек, только одни хорошие джинсы, а все остальное — дорогая одежда, которую она купила на прошлой неделе, и даже туфли на высоких каблуках. Новая Меган будет надевать это на ужины в отеле. Роксана Феликс ни за что бы не рассталась со своими каблуками только потому, что отправляется на тропический остров. Значит, и Меган тоже. Если она и посмотрела с тоской на майку с надписью «Металлика» разок-другой, то это просто так.
— Книги? Да у тебя там не будет времени читать, — насмешливо сказал Дэвид. — Слушай, Меган, я тебе уже говорил. Это совершенно нетипично, ты, пожалуй, единственный сценарист, который работает в киногруппе, и знаешь ли, тебе дано право голоса и некоторая власть…
— Я знаю. Ты замечательный. Великий агент, — торопливо проговорила она. — Я не собираюсь тебя подводить. Я понимаю, почти все время мне придется там работать.
— Ты будешь работать не почти все время, а все время, когда ты на съемочной площадке. Всегда приходится переделывать какие-нибудь мелочи. А если выдастся свободная минутка, ты должна наблюдать, что происходит, и быть готовой к любым предложениям… Ты все время должна там вертеться, ничего не упускать из вида, иначе превратишься в Сэма Кендрика. — Дэвид рассмеялся собственной шутке.