Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века
Шрифт:
На улице все больше народа. Она остановилась перед витриной шляпного магазина, глядит во все глаза.
— К нам, милая барышня! — выбегает из распахнутых дверей приказчик в голубой косоворотке. — Милости просим!
Она в нерешительности. Ужасно хочется войти…
— За погляд денег не берем! — вертится ужом приказчик. — Шляпы загляденье! Парижская мода!
Ой, да ладно! Не съедят же, в конце концов…
Она бродит зачарованно вдоль застекленных шкафов. Сон наяву, разбегаются глаза. Шляпки на любой
Выскользнула из портьеры, закрывающей боковую дверь, дама в строгом платье, глядит в ее сторону, шепчется о чем-то с приказчиком.
— А вот эту примерьте! — кидается тот из-за прилавка.
Уловил ее взгляд, достает с полки… невозможно оторваться. Миниатюрная малиновая шляпка. Без полей, наподобие раковины, на тулье букетик из перышек попугая, серебряная булавка с голубым камнем. Она уже видит себя в шляпке, по всему видать — из Парижа. Чудо, чудо! Наклонить чуточку на правую бровь, выпустить из-под края локончик…
— Позвольте!
Приказчик, похоже, хочет ей помочь, пробует снять с головы ее соломенную стыдобу огородного пугала.
— Нет, нет, спасибо!
Она бежит стремительно к выходу.
— Барышня, постойте! — доносится вслед.
Она на тротуаре, обгоняет прохожих. Впереди суматоха, слышны полицейские свистки.
— Ломбард ограбили! — слышится в толпе.
— Чей, когда?
— Адисмана ломбард! Только что!
— Адисмана?
— Ага, на Острожской который. Рядом с бакалеей…
Ей не по себе. На сегодня, пожалуй, хватит, пора домой. Сворачивает в переулок, чтобы сократить путь, останавливается. В переулке темно, мрачные какие-то постройки по сторонам. Не хватало еще заблудиться…
Она не успевает повернуть назад. Мимо, едва не задев колесами, проносится грохоча коляска, заваливается набок, опрокидывается. Бьется, пытаясь подняться, лошадь, выбираются наружу какие-то люди, бегут вдоль деревьев. Один, в мятом картузе, волочит ногу, отстает. Стаскивает с плеча сумку, размахивается широко — сумка летит в заросли крапивы. Оборачивается в ее сторону…
— Ярослав, Кирилл! — кричит. — Не задерживайтесь, уходите дворами! Я остаюсь!
Парень ковыляет решительно в ее сторону. Она оцепенела, ноги как ватные, не слушаются: сейчас начнет душить!
— Тихо!
Он обнимает ее рукой за плечи. Совсем еще мальчишка. Пышный чуб из-под околышка фуражки, дышит прерывисто, тяжело…
— Иди спокойно! Я твой миленок, ясно? Гуляем…
Прилаживается поудобнее:
— Не дрожи, не съем… Голову положи на плечо…
Из темноты в конце переулка показываются верхоконные. Скачут по мостовой, надвигаются, загарцевали рядом. Полицейские. Шашки на перевязи, кобуры.
— Кто такие? — перегнулся с седла старшой.
— Фабричные, — отзывается парень. — С маслобойки.
— Людей бегущих видали? С коляски энтой… — старшой указывает на опрокинутую пролетку.
— Видали. Двоих али троих. Один, кажись, с сумкой. Побегли в сторону Рыбной…
— Ага, давай! — трогают коней полицейские.
Топот копыт, всадники исчезают за углом.
— Накось, выкуси! — Парень смачно сплевывает под ноги. — Фараоны хреновы!
Оборачивается воровато по сторонам, ковыляет к кустам крапивы, возвращается с сумкой.
Они идут бок о бок, парень прикрывает полой рубахи сумку, старается не хромать.
— Живешь где?
— На Чудновской.
Свернув за угол, они выходят на перекресток. В жидком свете фонарей можно разглядеть его лицо. Чернобровый, синие-пресиние глаза. Совсем не страшный.
— Учишься? Гимназистка?
— Работаю. У мадам Рубинчик. Белошвейкой.
— А, у сахарозаводчицы? Слыхал… О том, что видела, ни слова! — у него посуровел голос. — Никому, никогда! Проболтаешься, пожалеешь. Поняла?
Она кивает молча в ответ.
Испарился он внезапно. Подтолкнул слегка в спину, когда они огибали башню водокачки, пропал из виду.
Она не помнит, как добралась до дому. Долго стучала в калитку. Сонный сторож о чем-то спрашивал, она не отвечала. Перебежала двор с цветочными клумбами, завернула к флигелю. Поднялась по скрипучей лестнице, отперла дверь. Ворочалась в постели, вставала, пила воду. В мыслях вертелось безостановочно: опрокинутая коляска… полицейские в седлах… синеглазый парень…
— Новость слыхала? — спросила утром усаживаясь за машинку Меланья Тихоновна. — Ломбард Адисмана ограбили. Анархисты вроде бы. Денег, грят, тыщи полторы унесли, если не больше. Самого едва на тот свет не спровадили… Вид у тебя… — покосилась из-под очков. — Спала плохо?
— Да, чего-то. Комары заели…
— По дому скучаешь. Эх-хе-хе… Ну, давай за работу. Воз и тележка еще шитья впереди…
1904 год: газетная хроника
Январь:
«Новое время»:
МОСКВА. «Придерживаясь старого обычая, большая часть населения Москвы встречала Новый год с бокалами вина в клубах и ресторанах. Начиная от «Эрмитажа» и «Тестова» и кончая «Стрельной» и «Яра», везде царило оживление и веселье. Почти до рассвета мчались по городу тройки, развозя по домам публику, хотя и преисполненную светлых надежд, но достаточно уставшую и опустошившую карманы».