Фантастические рассказы из журнала «Вокруг света»
Шрифт:
— Но она способствует выживанию.
— Да? Тогда с какой стати мы так пристрастились к электродам? Выходит, самую большую награду получает наше стремление к аннигиляции? Даже если говорить об удовольствии, ведущем к продолжению рода, то все равно наибольшее наслаждение мы получаем в момент перенапряжения, опасного для жизни. Человек биологически запрограммирован так, что упорно превышает уровень своих потребностей, стремясь заполучить больше того, что способен использовать себе во благо.
В животных это не проявляется так ярко. Даже если вокруг всего полно, неразумное животное должно лезть
Колени у меня так дрожали, что пришлось сесть. Меня лихорадило, я казался себе больше, крупнее, чем был на самом деле, и понимал, что говорю слишком быстро. Ей же нечего было сказать: ни голосом, ни лицом, ни телом.
— Человек — животное стадное, — продолжал я, ощупывая ноющий нос, — поэтому совершенно очевидно, что доброта больше способствует выживанию, чем жестокость. Но какое чувство приятнее? Что приносит больше удовлетворения? Возьми наугад сотню человек, и окажется, что по крайней мере двадцать или тридцать из них прекрасно осведомлены в области психологических пыток и физической кастрации, а двое, может быть, даже настоящие садисты. Скажем, твой отец завещал все свои деньги церкви, а тебе оставил только сотню долларов, так ведь он был артист своего дела! Всегда проще вывалять человека в грязи, чем осчастливить. Вот почему садизм и мазохизм становятся последним прибежищем пресыщенных людей. Это извращение долго не надоедает, его пикантность в том, что…
— Наверно, пуритане были правы, — задумчиво произнесла она. — Наверное, наслаждение и есть корень зла. Но Боже мой, как бесцветна без него жизнь!
— Одна из моих главных драгоценностей, — сказал я, — это пуговица; мой приятель Джон-Макаронина их расписывал и продавал по дешевке. Джон был единственный настоящий анархист, которого мне довелось встретить в своей жизни. На пуговице написано: "Лемминги, вперед!" Лемминг явно испытывает неизъяснимое наслаждение, когда мчится в море. Страсть к самоуничтожению заложена в нем от природы, это часть той самой жизненной силы, благодаря которой живые существа зарождаются и появляются на свет. Делай то, что тебе приятно. — Я рассмеялся, а она отпрянула. — Так вот, сдается мне, что Господь наш — либо садюга, либо жуткий болван. Я толком не знаю, презирать его или восхищаться.
И тут у меня разом кончились все слова и силы. Я отвел от нее взгляд и долго смотрел на свои колени. Мне было стыдно, как человеку, который устроил скандал в спальне больного.
Через некоторое время она нарушила молчание:
— А ты здорово разглагольствуешь.
Я по-прежнему не поднимал глаз.
— Когда-то я проработал целый год преподавателем экономики.
— Ты ответишь мне на один вопрос?
— Если смогу.
— Что за радость была меня воскрешать?
Я подскочил, как ужаленный.
— Погляди на меня. Ну! Я примерно представляю себе, в каком я была состоянии, когда ты меня увидел. И догадываюсь, чего тебе пришлось со мной хлебнуть. Я не уверена, что сделала бы то же самое даже для Джо Энн, а она моя лучшая подруга. Ты не похож на
— Мне хотелось понять, — огрызнулся я. — Видишь ли, я очень любопытен.
— И что, удалось?
— Да. Я сложил головоломку.
— Значит, ты теперь уйдешь.
— Нет, — машинально ответил я. — Ты же еще не…
И осекся.
— Существует кое-что другое, не только наслаждение, — сказала она. — Иная система стимуляции, только мне кажется, это не электроды, которые я вставляла себе в голову. Это не мозговая стимуляция. Можешь назвать ее стимуляцией мышления. Или просто радостью… своего рода удовольствием, которое возникает у человека, когда он сделает что-то хорошее или преодолеет жгучее искушение совершить дурной поступок. Или когда постижение Вселенной кажется реальностью. Никакая другая радость не бывает столь ослепительной и жгучей, поверь мне. Но за это надо платить. За это приходится отказываться от удовольствий или даже терпеть ужасную боль.
То, о чем ты говорил, конечно, правда. Нервная система и инстинкты, которые мы унаследовали от животных, действительно портят нам жизнь. Но ты сам сказал, что человек — существо, которое вечно в движении, ему тесны любые рамки. С тех пор как в человеческом мозгу затеплился разум, мы пытались преодолеть свои инстинкты, стать другими. И, ей-богу, нам это удастся. Просто эволюция — процесс медленный. Для появления мыслящей обезьяны потребовалось двести миллионов лет, а ты хочешь, чтобы всего за несколько столетий она резко поумнела? В нас, конечно, многое от леммингов, мчащихся в море, но есть и другая сила, сила противодействия. Иначе людей на земле уже не осталось бы, и не существовало бы слов, чтобы вести этот разговор и… — она окинула взглядом свое тело, — и я бы эти слова тут не произносила.
— Ну, это вышло чисто случайно.
Она хмыкнула:
— А что не случайно в нашей жизни?
— Ладно, все путем! — заорал я. — Все распрекрасно! Раз мир спасен и ты его держишь под контролем, то я пошел.
Когда я кричу, у меня прорезается мощнейший голос. Но она и бровью не повела, а продолжала как ни в чем не бывало.
— Теперь я могу сказать, что я сполна познала наслаждения. И, пожалуй, остаток жизни проведу, придерживаясь золотой середины. Посмотрим, что из этого выйдет. Начнем хотя бы с того, что я попрошу тебя минут через десять принести мне слабенький чай и гренки. Что же касается другого, то есть радости, то я хочу испытать ее в полной мере. Я ни черта не знаю о радости, но, насколько мне известно, она связана с нежностью и заботой и… как, кстати, тебя зовут? Ты говорил…
— Неважно! — рявкнул я.
— Ну, хорошо. А что я могу для тебя сделать?
— Ничего!
— Но тогда зачем ты сюда пришел?
Я так рассвирепел, что выложил ей все начистоту:
— Я пришел обчистить твою вонючую квартиру!
Она выпучила глаза, а потом бухнулась в подушку и захохотала, да так, что даже прослезилась. Я пытался удержаться, но не смог и тоже рассмеялся, и мы вместе делили ее радость точно так же, как прошлой ночью делили ее горе.
А затем она посерьезнела и сказала: