Фантастические создания (сборник)

Джонс Диана Уинн

Немедленно грянул гром, и из зеркала, которое снова стало целым, ударил сноп света.

Серый господин попятился, а красавица и умница Леа выбралась из зеркала.

— О, какое счастье! — засмеялся тощий серый господин. — Она тоже серая!

Ибо Леа была закутана в серую ткань с головы до пят. Но едва серый господин умолк, Леа распахнула свой серый плащ и уронила его на пол.

— О, ужас! — вскричал тощий серый господин, попятившись.

Под плащом у Леи была алая накидка, на которой, сверкая в свете молний, пламенели рубины.

Она, не мешкая, уронила на пол накидку.

— О, горе мне! — завизжал серый господин, попятившись еще дальше.

Ибо под алой накидкой оказалось покрывало из зеленого атласа, а на его кайме горели желтые топазы. Леа спустила покрывало с плеч.

— О, безысходность! — возопил тощий серый господин и опять попятился, ибо под покрывалом было серебряное платье с золотой отделкой и голубым шелковым лифом, вышитым сапфирами.

Сделав этот последний шаг назад, тощий серый господин угодил прямо в раскрытый сундук. Он вскрикнул, пошатнулся, сундук опрокинулся, крышка упала, и замок защелкнулся.

И никаких звуков.

— Я надеялась, что мы сможем этого избежать, — проговорила Леа и начала развязывать Джека и Эймоса. — Но теперь мы бессильны. Даже не знаю, как вас благодарить за то, что вы собрали зеркало из осколков и освободили меня.

— И мы не знаем, как тебя благодарить за то, что помогла нам это сделать, — отозвался Эймос.

— Теперь-то, — сказал Джек, растирая запястья, — я снова могу посмотреть на себя и понять, отчего я Принц Далекой Радуги.

Они с Леей подошли к зеркалу и посмотрелись в него.

— Все ясно, — сказал Джек. — Я принц, потому что достоин быть принцем, а рядом со мной женщина, достойная быть принцессой.

Их отражения исчезли из позолоченной рамы, а вместо отражений проступил пейзаж: холмистая равнина с зелеными и желтыми лугами да красными и белыми домиками, а вдалеке — золотой замок на фоне голубого неба.

— Далекая Радуга! — вскричал Джек. — Мне кажется, мы можем туда пойти, перешагнув через раму!

И он двинулся к зеркалу.

— А как же я? — завопил Эймос. — Как мне попасть домой?

— Делай как мы, — сказала Леа. — Когда мы уйдем, посмотрись в зеркало, и ты тоже увидишь свой дом.

— А это? — спросил Эймос, указав на сундук.

— Что «это»? — переспросил Джек.

— Что в нем?

— Загляни — увидишь, — сказала Леа.

— Я его боюсь, — сознался Эймос. — Он говорил всякие гнусные, жуткие слова.

— Ты боишься? — захохотал Джек. — Ты спас меня трижды с гауптвахты, рискнул пойти на серое болото и прокатился на закорках Северного Ветра! А теперь боишься?

Но Леа ласково спросила:

— Что же он говорил? Я изучала языки всего рода человеческого и, возможно, смогу что-то подсказать. Что он говорил?

— Ох, гадости всякие, — сказал Эймос. — Что-то вроде «онвбпмф», и «элмблмпф», и «орхмфлбфе».

— Это значит, — сказала Леа, — «в этот сундук меня посадил волшебник, такой могучий, старый и ужасный, что нам с вами не стоит

за него беспокоиться».

— А еще он говорил «глумпфвр», и «фаффл», и «фулрмп», — сказал Эймос.

— Это значит, — перевела Леа, — «меня посадили сюда, чтобы я был самым дорогим, самым близким другом для всех этих угрюмых, серых людей, которые обманывают всех на своем пути и не способны радоваться ничему яркому и цветному».

— А еще он говорил «орлмнб», и «млпбгрм», и «груглмеумплефрмп… и-ик!».

— В вольном переводе, — сказала Леа, — это значит: «Иногда нам трудно выполнять свой долг, не теряя бодрости, доброжелательности и усердия, которых ждут от нас окружающие, и все-таки…»

— А когда тощий серый господин свалился в сундук, — напомнил Эймос, — сундук не издал ни звука.

— И это, — сказала Леа, — можно сформулировать как «я сделал свое дело». Таков приблизительный смысл.

— Пойди посмотри, что там в сундуке, — сказал Джек. — Скорее всего, нет там ничего особенно ужасного.

— Ну, раз ты так говоришь… — пробормотал Эймос. Он приблизился к сундуку, три раза обошел вокруг и робко приподнял крышку. И, ничего не увидев, приподнял крышку чуть выше. Опять ничего не увидел. Откинул крышку до отказа. — Да здесь совсем пусто…

Но тут он кое-что заметил на самом дне сундука. Это была короткая трехгранная стеклянная палочка.

— Призма! — воскликнул Эймос. — Ну и чудо! Никогда о таком даже не слышал.

Но он обнаружил, что остался в зале один. Джек и Леа уже отбыли в свою страну. Подбежав к зеркалу, Эймос успел увидеть, как они удаляются по зеленым и желтым лугам, направляясь к золотому замку. Леа положила голову на плечо Джеку, а принц повернул голову, чтобы поцеловать ее черные как вороново крыло волосы, и Эймос подумал: «Вот оно: два человека в самый счастливый миг их жизни».

Тут картинка в раме переменилась, и Эймос увидел знакомую приморскую улицу с булыжной мостовой, мокрой от дождя. Гроза только что отшумела, и в облаках появился просвет.

Неподалеку ветер раскачивал вывеску таверны «Мореход».

Эймос побежал за тачкой, положил наверх призму и подкатил тачку к зеркалу. А потом на всякий случай вернулся к сундуку и надежно его запер.

Дверь таверны «Мореход» распахнулась, и кто-то сказал:

— Отчего сегодня вечером все так приуныли, когда над всем миром повисла красивая радуга?

— Эймос! — закричала Идальга и выбежала из-за стойки.

— Эймос! — закричал Билли Баста, топая вслед за ней на деревянной ноге.

Все, кто был в таверне, высыпали на улицу. Действительно, это был Эймос собственной персоной, и действительно, над ними до самого горизонта выгибалась радуга.

— Где ты был?! — всплеснула руками Идальга. — Мы все думали, что тебя больше нет в живых.

— Если б я рассказал, ты бы все равно не поверила, — ответил Эймос. — Ты всегда говоришь, что нет на свете такого мужчины, чьи россказни ты бы принимала всерьез.