Фантастика 1966. Выпуск 1
Шрифт:
Освещена левая часть сцены: домашний кабинет академика Шардецкого. Одна стена сплошь из книг. Старомодный письменный стол, заваленный бумагами и журналами. Шардецкий сидит в кресле у окна, на коленях портативная пишущая; что-то печатает. Входит Макаров. В руке у него желтый номерной портфель; с такими портфелями не ходят по улице — их возят в машине.
Макаров. Разрешите, Иван Иванович? Добрый день, как ваше дражайшее?
Шардецкий (поднимает голову). О, Олег Викторович! Вот не ждал! (Ставит машинку на подоконник.) Рад вас… (Пытается подняться; но болезненно морщится.) А, черт… когда у нас научатся
Макаров (усаживается рядом на стул). К ревматизму надо относиться серьезно, Иван Иванович. Как утверждают врачи: ревматизм лижет суставы, но кусает сердце! Пчелиные укусы, говорят, помогают. Не пробовали?
Шардецкий. А! Хорошая погода — вот она действительно помогает. Само проходит… Олег Викторович, если вы станете меня уверять, что оставили дела в министерстве, чтобы посудачить со мной о влиянии пчел на течение ревматического процесса, то я вам, простите, не поверю.
Макаров. А я не буду вас в этом уверять, Иван Иванович… (Отпирает портфель, достает сколотые листы.) Я к вам вот по какому вопросу. Недавно из Соединенных Штатов выслали нашего стажера. По подозрению в шпионаже. Причиной высылки стали вот эти изложенные им самим разговоры. Нам их переслали из МИДа на заключение. Дочитайте, пожалуйста.
Шардецкий (берет листы). С кем же этот молодой человек так неосмотрительно побеседовал?
Макаров. С неким Френсисом Гарди, доктором физики.
Шардецкий. Гарди… знакомая фамилия… Ага, есть, вспомнил: Би Френсис Гарди, монография “Свойства электронных и мюонных нейтрино”. Переведена и издана у нас в прошлом году. Очень толковая книга, скажу вам. Стало быть, этот Гарди — сотрудник Голдвина. Что ж, почитаем…
Затемнение слева; виден только — в неярком луче прожектора — читающий Шардецкий. Освещается правая сторона сцены: — все тот же кафетерий в Беркли. Негр-уборщик ставит стулья вверх, ножками на столы. За столиком на переднем плане — Степанычев и Френк. Перед ними тарелки, банки с пивом.
Френк. Нет, Ил, ты не прав: цепную реакцию нарушить нельзя. Пробовали воздействовать и температурами, и давлениями средами — чем угодно. Распад и деление ядер — незыблемые.
Степанычев. Незыблемые — пока не нашли что-то не на свойства ядер… Но что — действующее?
Степанычев. Не знаю, откуда мне знать! Это вам надо искать и знать, ядерщикам. А то — ломаете атомы, как дети игрушки… Ведь ничего нет удивительного, что атомные ядра разрушаются. Все разрушается, я в этом разбираюсь. Металл ржавеет, скалы рассыпаются, приборы портятся. Звезды и те гаснут или взрываются. Ничто не вечно… Удивительно другое: есть атомные ядра, которые не распадаются совсем. Это уникум в нашем мире.
Френк. Что за черт.
Степанычев (увлеченно). Вот у нас с тобой разный взгляд на предметы. Вы, ядерщики, принимаете устойчивость ядер в силу факта. Нашли удобное оправдание: мало внутренней энергии. И еще — магические числа частиц в ядре. Слово-то какое: магические числа! И где?
Френк. Это почему же?
Степанычев. Потому, что ядро — система, взаимодействующая с окружающей средой. Такие системы не могут существовать бесконечно долго. Стабильные же ядра существуют именно бесконечно долго! Иначе из миллиардов миллиардов ядер хоть малая часть распадалась бы, как и в радиоактивных изотопах.
Френк. Их не может быть, однако они есть. С этим нельзя не считаться, теория надежности. (Отхлебывает пиво.)
Степанычев. Значит, есть не только они. Наверно, в природе существует какой-то процесс, поддерживающий устойчивость таких ядер. Процесс — а не магические числа! А для радиоактивных веществ этот процесс нарушен.
Френк. Гм… что же, по-твоему, радиоактивность — какая-то болезнь атомных ядер?
Степанычев. Именно! Именно, черная магия! Вы не лечите эту болезнь, даже наоборот: заражаете радиоактивностью все новые и новые атомы. Сколько было радиоактивных веществ, а?
Френк. Десятка полтора, не больше.
Степанычев. А сейчас?
Френк. Сейчас… сейчас любое вещество можно сделать радиоактивным. Техника простая.
Степанычев. А обратно перевести вещество из радиоактивного состояния в спокойное вы можете?
Френк. Нет. Это атомы пусть сами — когда распадутся.
Степанычев. Вот то-то и оно! Выходит, вы изучаете не — распад и деление.
Френк. Найти процесс, который удерживает ядра в устойчивом состоянии? (Задумчиво.) Ведь такой процесс действительно должен быть. Ядро, сгусток энергии. Его распирают электрические силы. В нем все движется, как в капле жидкости: мезоны… И эта капля живет вечно! Ведь в радиоактивных веществах ядра живут очень долго. Распадающийся уран дотянул от сотворения Галактики до наших дней, миллиарды лет. В этом что-то есть…
Степанычев. По справедливости такой процесс должен быть. Это не дело: только и уметь, что переводить материю в неустойчивое состояние. Это действительно добром не кончится.
Френк. Взорвать дом легче, чем построить его, теория надежности. С ядрами то же самое. И процесс стабилизации, если он есть, настолько же сложнее распада ядер, насколько строительство города сложнее бомбежки…
Степанычев. Но, по-моему, это все-таки возможно. Есть намек.
Френк. Какой?
Степанычев. Законы распада атомных ядер и законы отказов элементов электронных машин математически одинаковы… Вот смотри… (Пишет на бумажной салфетке). Тебе это ни о чем не говорит?
Френк. Говорит. Та же экспоненциальная зависимость… Но ты не равняй элементы машин и ядра, Ил. В электронных машинах можно покопаться тестером, что-то перепаять, заменить негодную схему хорошей. А к ядрам не подкопаешься, уважаемая теория надежности. И одно другим не заменишь. Их даже в электродный микроскоп увидеть нельзя. Да… А жаль!
Степанычев. Чего?
Френк. Мечты: овладеть процессом стабилизации ядер… Знаешь, когда-то, по молодости лет, меня потянуло в ядерную физику. Потянуло на величественное и ужасное, захотелось пережить драматизм поисков и открытий, потрясти мир чем-то похлестче ядерной бомбы. (Усмехается.) Теперь-то я вижу, что это было глупо. Все вышло не так. “Проблема левовинтового нейтрино” — как же, потрясешь этим мир! Набираю глубину познаний, лысину, к концу жизни буду знать все — ни о чем… Да и не нужно это — потрясать мир. Хватит. Но тогда зачем же я работаю? Для чего живу? (Помолчав.) А вот ради такой мечты стоит постараться. Повысить устойчивость мира, в котором мы живем. Лечить атомные ядра. Овладеть веществом полностью!
Степанычев. Ну вот и действуй.
Френк. Легко сказать — действуй. Легко сказать, теория надежности. Развитием наук движут не мечты, а факты. Фактов же нет. Нет данных, как стабилизировать ядра… Черт побери, если бы на эту проблему бросить столько денег и сил, сколько ушло на создание ядерного оружия, нашли бы и факты, и теории, и способы. Все получилось бы. Но кто бросит деньги? Кому это нужно? У тебя много денег, Ил?
Степанычев (разводит руками). Увы…
Френк. У меня тоже “увы”!