Фантастика 1966. Выпуск 2
Шрифт:
В их медленной походке, пожалуй, таилась и угроза.
Откуда ни возьмись прилетел короткошерстный, стал перед косматыми, и те тоже остановились, а потом повернулись и пошли обратно, к толпе.
— Похоже, они переговариваются без звуков, — сказал Новиков. — Телепатическая связь?
— Не могу понять, — ответил Резницкий. — Анализатор ничего не показывает, ни на какой частоте… Но они определенно как-то общаются. Это разумные существа. И живут они не в теплице.
— Даже совсем наоборот: в холодильнике…
Сначала разведчики наблюдали за толпой издали, потом Новиков подогнал вездеход поближе.
Аборигены
— Кажется, я понял, Сергей Сергеевич, — сказал Новиков. — Эти, с длинной шерстью, — большинство. А те, гладенькие, кошковладельцы, охраняют стадо. Надсмотрщики. Как вы думаете?
— Не знаю.
— Гладкие летают, а мохнатые ходят пешком, вы заметили?
— Не знаю, Алеша, — терпеливо повторил Резницкий.
— В общем вряд ли они нам объяснят, почему их планета испускает поток тау-энергии.
— Вы уверены?
— Да видно же, Сергей Сергеевич. Взгляните на их тупые физиономии, — сказал Новиков и, встретив укоризненный взгляд Резницкого, добавил: — Ладно, молчу.
Безрадостный пейзаж, безмолвное стадо на льду, загадочные сегменты, желтыми фонарями висевшие над ледяной пустыней, — от всего этого ему сделалось тоскливо.
И впервые в жизни он подумал, что нечего ему делать здесь, на ледяной бесприютной планете, и вообще в Пространстве, хватит, он возвратится на Землю и до конца своих дней останется с Мартой.
Додумать все это Новиков, однако, не успел.
Перед толпой вдруг появился мохнатый абориген, он шел довольно быстро и, когда приблизился, отпихнул ногой желтое корытце и остановился, вертя головой из стороны в сторону.
По толпе прошло движение. Многие поднялись с насиженных мест и тоже беспокойно завертели головами, и некоторые направились к тому, мохнатому, и стали рядом с ним. Толпа была явно возбуждена, хотя на лицах сохранялось застывшее, бесстрастное выражение. Гладкие, сидевшие до сих пор особнячком, взлетели над толпой. Долго держаться в воздухе они, видно, не могли. Один за другим они медленно опускались прямо в толпу, без разбора, и мохнатые неуклюже уворачивались от них. Было похоже, что гладкие каким-то образом утихомиривают косматых соплеменников, во всяком случае, возбуждение толпы заметно улеглось. Трое гладких подлетели к тому, мохнатому, в руках у них были какие-то жезлы. Этими жезлами они стали тыкать в тех, кто окружал возмутителя спокойствия, норовя попасть в живот, и один не успел увернуться от тычка и упал, распластавшись на льду. А мохнатый вдруг тоже взлетел и большими скачками направился к вездеходу. Преследователи устремились в погоню.
— Что делать? — быстро спросил Новиков. — Укроем смутьяна? А может, он опасный преступник?
Но Резницкий нисколько не колебался. Он распахнул дверцу и указал на нее мохнатому аборигену, который тяжело плюхнулся на лед в двух — трех шагах. Смутьян не заставил упрашивать себя: неловко суча толстенькими ногами, залез на высокую подножку вездехода и скрылся внутри. Резницкий юркнул вслед за
Те медленно надвинулись, выставив зажатые в руках жезлы.
— Но-но, — сказал Новиков. — Не надо меня пугать, ребята. Уберите ваши пистолеты.
“Ребята” продолжали наступать, и тогда Новиков, пятясь, нащупал ногой подножку вездехода, а Резницкий подхватил его под мышки и втащил в шлюз. Дверца захлопнулась.
Из дневника Розничного
Мы не знали, кем он был. Может быть, и вправду преступником. Как бы там ни было, мы не отказали гонимому в убежище. Кроме того, мне, разумеется, хотелось познакомиться с аборигеном поближе.
Смутьян, как прозвал его Алеша, забился в угол кабины, глазки его беспокойно бегали, а волосатые ноздри раздувались и опадали, как у кролика. Я выдавил немного ананасного джема и протянул ему. Смутьян не взял. Он прямо-таки вжался в переборку и прикрыл рукой ноздри, как будто от джема дурно пахло. Рука у него была трехпалая и безволосая, в сеточке морщин. На гладком скошенном лбу — треугольное светлое пятно. Шкура — густая и курчавая, как у хорошего мериноса. Очень хотелось мне захватить его на корабль и привезти на Землю. Увы, по отношению к разумному существу это недопустимо.
Мы сняли скафандры. Тут-то я ощутил слабый незнакомый запах. Он то исчезал, то появлялся видоизменяясь. Алеша тоже принюхался, и мы поняли, что вся эта трудноуловимая гамма запахов исходит от Смутьяна.
— Клянусь Юпитером, — сказал Алеша — он всегда так клянется, никак не может забыть истории, которая когда-то приключилась с ним у Юпитера. — Пусть меня просквозит марсианским ветром, если этот парень не владеет телеодорацией!
Гм, телеодорация. Конечно, мы на Земле научились анализировать запах и передавать его на расстоянии. Но общаться посредством направленных запаховых пучков… Запах — как единственное средство связи?..
Мы долго наблюдали за Смутьяном. Я обратил внимание на венчик, окружавший его голую макушку. Волоски почти все время шевелились, трепетали, как на ветру, и мне пришло в голову: не служат ли они передатчиками запаховых комбинаций? Эти своеобразные “антенны” могли быть соединены с особыми железами в затылочной части мозга — железами, вырабатывающими запах. Вроде апокринных желез, только управляемых. А приемник информации — ноздри. Вот эти раздувающиеся, как мехи, волосатые ноздри. Моя догадка подкреплялась полным отсутствием у Смутьяна какого-либо подобия слухового аппарата. Да, пожалуй, было именно так: звуков для обитателей планеты Бюр не существовало. Только запахи.
Бедный Смутьян — он отчаянно взывал к нам, он пытался объясниться, но мы не могли его понять, а он не слышал нас.
Разумеется, у нас был ольфакто-анализатор. Я включил его, и он начал наматывать запаховые гаммы на ленту. Но дешифратор выдавал лишь обрывки химических формул — он не поспевал за информацией. Да и вообще он был предназначен для анализа запахов растительности, для нашего случая он не подходил. Лингафон не мог перевести эти обрывки на человеческий язык.
Между тем сумерки сгущались, сгущались, и, наконец, наступила ночь. За стеклами кабины воцарилась непроглядная тьма, температура снаружи понизилась до 97 градусов. Как выдерживают аборигены, ведь никаких жилищ мы здесь но видели.