Фантастика 1971
Шрифт:
— Повторяется все та же история, — и повесил трубку.
Пионов позвонил еще раз и попросил разрешения прийти к Чеснокову домой. У Чеснокова не было причин отказывать, и он назначил время, но совершенно неожиданно уехал в командировку. А Пионов все-таки пришел.
Анечка была дома. Пионов представился, а узнав, что Чесноков уехал, даже обрадовался.
С полчаса они говорили о поэзии, выяснили, что им нравятся одни и те же поэты. Как бы невзначай Пионов спросил, продолжает ли Чесноков писать стихи.
Анечка молча показала
— Все это уже было в газетах и журналах, — сказала Анечка. — Просто ужас какой-то!
— Ну-ка, ну-ка, — сказал Пионов. — Вы разрешите мне это посмотреть?
Анечка разрешила. Пионов наскоро перелистал страницы, заполненные четким почерком.
— Я это тоже уже читал, — сказал он наконец.
— Ну вот видите, — грустно сказала Анечка. — Вся трагедия в том, что он не может не писать, даже если захочет этого. Будет молчать днем, ночью во сне выговорится.
— Да, да, да! А вы не могли бы дать мне эти стихи на несколько дней?
— Пожалуйста. Возьмите. Только я бы не хотела, чтобы узнал Володя.
— И напрасно. Надо показать ему это. Я сам покажу, а вы уж не отказывайтесь, что записывали. Может быть, ему так будет лучше.
Аня напоила Пионова чаем с медом, а он поставил ей на газовую плиту бак со стиркой.
Ей этого уже нельзя было делать самой. Аня ждала ребенка. Перед уходом Пионов заволновался — как же она снимет бак, и не успокоился до тех пор, пока не договорился с соседом, что тот поможет.
Это оказался Кондратюк. Он был так рад познакомиться с представителем прессы! Как же, он знает, знает, что и Чесноков причастен к литературе. Нет, нет, не читал, но еще надеется когда-нибудь прочесть. Вот если бы было лето, он отвез бы товарища представителя прессы домой на мотороллере.
Добрая и отзывчивая душа был этот Кондратюк.
6
Когда Чесноков вернулся из командировки, Анечка все ему рассказала.
— Ерунда это, — сказал Чесноков. — Записывать тут нечего. Слушай уж ты мои стихи одна. Гордись хотя бы тем, что раньше всех можешь познакомиться с ними.
Но Пионова, видимо, здорово заинтересовала эта, история. Вскоре он снова пришел к Чесноковым и притащил с собой стареющего редактора молодежной газеты Тимофея Федоровича. Услышав шум, прибежал и Вениамин Кондратюк, Пионову не хотелось выкладывать свои соображения, причем совершенно фантастические, при посторонних, но Кондратюк отрекомендовался редактору лучшим другом семьи Чесноковых, к тому же соседом. И Пионову пришлось терпеть.
Разговор долгое время вертелся вокруг да около. Редактор уже был вынужден согласиться, что «Паннония» для дорог Сибири барахло по сравнению с «Уралом».
Чесноков был вообще не особенно рад этому посещению.
Наконец Тимофей Федорович отодвинул чашку и сказал: — Все! Спасибо! Не могу больше!
Пионов тоже облегченно
— Владимир, — начал Пионов. — Может быть, то, что ты сейчас услышишь, для тебя будет немного неприятно.
Чесноков махнул рукой:
— «Валяйте».
— Тот случай с Сергеем Серегиным все никак не выходил у меня из головы, — продолжал Пионов. — Я тщательно просмотрел то, что он написал раньше и после этого. Я еще тогда говорил, что последний сборник Серегина отличается от всего, что он написал, как небо от земли. Это же действительно явление в поэзии. Этот сборничек отличается вообще от любых стихов. Никто так не писал раньше. Вспомните Маяковского. Ведь ни до, ни после него никто так не пишет.
— Писали, Григорий, как же! Только не получалось, — вставил редактор.
— Вот именно. Ничего толкового не получалось. А у Маяковского получалось.
— Ну и что? — страшным шепотом спросил Кондратюк.
— А то, что бездари и кустари все похожи друг на друга, а талант не похож ни на кого.
— Талант! — холодея перед какой-то страшной тайной, прошептал Кондратюк.
— Сборник под названием «Удивление», который выпустил Серегин, — это Грин в поэзии. Не успел он выйти в свет, как о нем уже заговорили. Вы бы отличили рассказы Александра Грина от рассказов других авторов? — спросил Пионов, обращаясь к Кондратюку.
Кондратюк смутился. Некогда было ему читать Грина. То мотороллер, то грибной сезон, то ягодный. Зимой и то передохнуть некогда.
— Ну да ладно, — вздохнул Пионов. — Не в этом дело. Вот три стихотворения из «Юности», одиннадцатый номер за прошлый год. — Пионов нашел журнал в куче бумаг и прихлопнул его ладонью. — Читали?
Чесноков потянулся за папиросами.
— Понимаю, — сказал Пионов. — Неприятно. Я видел эти стихи в черновиках, которые записывает ваша жена Аня. Стиль, образ мышления, способность видеть мир не так, чуть-чуть не так, как все… Удивление, это все то нее удивление! Мир потихоньку разучивается удивляться. Чем можно удивить человека? Полетом на Марс? Африкой? Узенькой полоской зари на восходе солнца? Или, быть может, музыкой, детской улыбкой? Чем?
— Вот это правильно! — восторженно произнес Кондратюк.
— Нет, неправильно. Все это еще удивляет, но как-то вяло, однобока. Удивляет обычно. Представляете себе — обычное удивление? Обычное удивление! Разве удивление может быть обычным? На то оно и удивление, чтобы быть необычным.
Чесноков сидел с таким видом, словно все это его не касалось.
— А в стихах все иначе, чем у других.
— Он и на самом деле такой; — сказала Анечка и смутилась. — Какой в жизни, такой и в стихах.