Фантастика 1973-1974

Брюсов Валерий Яковлевич

ЛЮДИ С ЗОНТИКАМИ

 (Визит второй)

В окно влетела пуля.

Она разбила стекло книжного шкафа, по которому звездообразно разбежались ломаные линии трещин, осыпала ковер брызгами стеклянной пыли, отскочила, по-видимому, от одного из толстых, одетых в кожу, старинных фолиантов, рикошетом попала в край письменного стола, оцарапав его, мягко ударилась о ковер, откатилась куда-то в угол, за мебель. “Лечь на пол?
– соображал Писатель.
– Или не стоит?” Какое-то

внутреннее чутье говорило ему, что больше стрельбы не будет.

Да, день действительно начался странно, удивительно, ни на что не похоже. И продолжался в том же духе. Сюжет развивался стремительно, динамично, пожалуй, даже слишком динамично.

В комнату ворвались люди. Много людей. Ворвались? Нет, скорее вошли быстрым, деловым шагом, гуськом, один за другим. Они действовали удивительно умело, организованно, слаженно. Двое остались у входа - по сторонам от двери. Один задернул занавеси окна - так ловко, без малейшей запинки, как будто зти занавеси были ему знакомы с детства. И сам стал спиной к окну. Никто ни о чем не спрашивал, ничего не приказывал, все совершалось в молчании, без лишних движений и суеты, ни один из них ни разу не посмотрел в сторону Писателя. Писатель отметил про себя высокую степень профессионализма и одобрил мастерство, с которым совершалась операция, - ни в одном деле он не любил доморощенной любительщины…

Люди были какие-то одинаковые, очень приличного вида, с незапоминающимися и ничуть не изуверскими лицами, пристойно и скучно одетые, в темных пальто, шляпах, с черными и серыми зонтиками. Оружия нигде не было видно.

Выражение лиц тоже было одинаковое - незаинтересованно-скучающее, такое выражение бывает у человека наедине с самим собой, когда он утром решает, побриться ли ему до кофе или после. Любой из пришедших потерялся бы в толпе города, растворился, как исчезает пятнистый леопард на пятнистой от теней земле джунглей.

“О! Неужели правительство научилось наконец со вкусом подбирать людей для своих надобностей?
– подумал Писатель удивленно.
– С чего бы это?” На всякий случай он старался не двигаться, сидел, откинувшись на спинку стула, выложив руки перед собой на письменный стол. Пусть видят, что имеют дело с понимающим человеком.

Главарь банды поглядел на искалеченное стекло книжного шкафа, где от маленького круглого отверстия разбегались лучи трещин, сокрушенно покачал головой. Очевидно, он не любил беспорядка.

– Мы вам не причиним зла. Не бойтесь.
– Главарь говорил все с той же подкупающей мягкостью.

– Я не боюсь, - сказал Писатель сердито, по-прежнему не снимая рук со стола, оставляя их на виду.

– Но он у вас. Нам это доподлинно известно… Он нам нужен.

– Что ж, ищите.
– Но на этот раз Писатель не привстал и не поклонился.
– Рад был бы выставить вас вон, но, по-видимому, не могу сделать это безнаказанно.
– Он никогда не упускал случая быть невежливым с полицаями или полицейскими ищейками в штатском.
– А дать вам возможность долго и с удовольствием бить

меня ботинками по голове - не слишком ли жирно, шеф?

Тот поморщился, явно шокированный.

– Ну что вы. Зачем даже предполагать… - Тронул рукой в перчатке спинку стула, который он только что поставил на место.
– Разрешите, я присяду. У меня варикозное расширение вен.

Ах, вот оно что. Вены на ногах.

Профессиональное заболевание шпиков, выстаивающих часами под чужими окнами и в чужих парадных, подворотнях, - “мокриц”, как их называли в народе.

– Профессиональное заболевание, - вслух констатировал Писатель.
– Значит, начинали снизу. Не сразу стали шефом.
– И кончил резко: - Садитесь без разрешения. Если вы сумели без него войти…

Главарь усмехнулся. И сел на стул, аккуратно прислонив к нему свой зонтик, серо-черный, в мелкую клеточку. Те остальные трое стояли в свободных позах, глаза у них были отсутствующие. Они ничего не видели и не слышали, не замечали. Отличная выучка. Главарь, тот иногда поворачивал голову, оглядывая комнату. Возможно, она его удивляла. Возможно, он считал, что у известного писателя должны быть модная лакированная мебель с закругленными углами и на тонких гнутых ножках, зеркальные двери, шкура белого медведя на полу.

Комната, в которой сидел Писатель, была обставлена очень просто, стародедовской мебелью.

На дубовом одноногом тяжеленном столе, который не так-то легко было сдвинуть с места, стояла пишущая машинка и лежали бумаги, придавленные камнями, гантелями.

Углы бумаг немного приподнимались, закручивались - из полуоткрытого окна (несмотря на задернутые гангстерами занавеси) явственно тянуло сквозняком, хозяин это любил. В дальнем углу комнаты стояла деревянная старинная кровать, кое-как застеленная, с низко и неровно свисающим одеялом, - Писатель спал тут же у себя в рабочем кабинете, остальные комнаты в доме были почти что нежилыми, заброшенными.

Иногда в жизни Писателя появлялась какая-нибудь женщина, которая казалась ему менее неприемлемой, чем остальные, она объявляла войну уродливой и неудобной старой мебели, загромождавшей дом, ругала стулья с высокими жесткими резными спинками и протертой, раздерганной на нитки парчой сидений, книжные шкафы из черного дерева, источенного извилистыми ходами червей, узкий гроб стоячих часов в коридоре с давно уже неподвижным медным диском маятника. Но женщины приходили и уходили, а мебель оставалась.

Она неизменно побеждала в этом поединке.

Захотелось курить. Писатель привстал с кресла и привычным жестом потянулся к подоконнику, где стояла коробка с принадлежностями для чистки трубки. Он сделал это машинально, не задумываясь.

И в ту же минуту картина изменилась: все четыре фигуры в комнате ожиля, переменили положение, и на него теперь были устремлены, нацелены четыре зонтика. И там, где у скромно-клетчатого зонтика главаря должно было быть острие, шишечка, Писатель ясно увидел круглое темное отверстие. Дуло.