Фантастика 1982
Шрифт:
Мы переправились через балку с тусклой травой и ленивым ручьем, потерявшимся в камнях в десяти шагах от моря. Она медленно направилась к скалам, словно подумывая о зрящности моей затеи. Белые ее туфли с длинными носками ворошили галечник.
Так же нерешительно, медленно входила она в воду, и я удивлялся ей; подбадривая ее, заплыл далеко-далеко, лег на спину и смотрел, как она купалась, как боялась замочить волосы, как быстро выходила из воды и пряталась за скалой.
Мы вернулись. У камеры хранения - ни души. Тускло-красное теплое солнце висело над самым морем.
– Зеленый
– спросила женщина, повернув голову к солнцу.
– Hи разу, - ответил я.
– Воздух стал другим, не получается.
– И я нет, - сказала она.
– А что с воздухом случилось?
– Стал он не таким прозрачным, машин прибавилось… - Я поднял ее чемодан и сдал его мужчине в темных очках. Потом свой. Проводил ее на крутую горку, где среди теплых серых камней примостился дом отдыха. Внизу - россыпь огней, над ними белые легкие быстрые облака, до которых можно рукой дотянуться.
– Завтра поможете чемодан сюда перенести?
– спросила она.
– Я мог бы это сегодня сделать.
– Не догадалась.
– Вас зовут Женя?
– Откуда вы знаете?
– Угадал. Завтра я буду под скалой.
– Хорошо. Я тоже.
– До встречи.
– До завтра.
Дикарь несчастный, подумалось мне, давно пора научиться доставать путевки. Я отправился на поиски жилья. Был теплый вечер, у нового санатория пахло цветами: тонкий, знакомый по прошлому году аромат; дальше под деревянным мостом шумела Хоста; из ущелья тянуло холодом, и здесь, над рекой, вспоминались московские холодные дожди, первые заморозки…
Я взбежал на горку, привычно считая каменные ступени. Пятьдесят, семьдесят, девяносто… вот и знакомый дом. Мне повезло: через полчаса я снова шел по каменной лестнице, но уже с чемоданом, свернул направо, открыл дверь ключом, который дала мне хозяйка, зажег свет, положил чемодан, присел над ним на корточки… На синтетической коже его исчезла царапина, которую я приметил раньше. Я поднял чемодан на стул, поднес настольную лампу и развел руками: синтетик был гладким, чистым. С минуту стоял в раздумье. Поднял крышку. Костюм повесил на вешалку, свитер на спинку кровати, достал рубашки.
Стоп. Что-то не так… Электрическая бритва лежала справа, это я помнил; сначала я вообще забыл ее положить, а когда спохватился, то места не оказалось, и я примостил ее кое-как, и мягкая крышка чемодана заметно здесь выдавалась. Теперь бритва была слева, и никакой выпуклости, кажется, так… И с рубашками недоразумение. Все они выглажены, сложены как надо. А ведь этого быть не могло! Я не умею обращаться с сорочками, и одна из них, вот эта, из прачечной, должна быть сложена по-моему. Я прихватил ее в последний момент.
Ни одной вещи не исчезло, но они приобрели какую-то необъяснимую новизну. Следовательно… Нет, ничего из этого необъяснимого факта не следовало, как ни напрягал я воображение. В голове промелькнуло: камера хранения опытная, отлаживают методы обслуживания, совмещая хранение вещей с химчисткой… Если бы! В этом южном городке, кажется, не было и обычной химчистки… Впрочем, пора спать.
Лучистый камень
Утром
– Это не обман зрения!
– сказал я Жене.
– Там чистая вода и красноватая галька.
– Так пойдем туда.
И мы двинулись по берегу, поднялись на бетонную стену, кое-где изъеденную прибоем. По правую руку от нас туннель убегал под гору, на склоне росло несколько пицундских сосен.
– На Пицунде их много, целая роща.
– Знаю, - сказала Женя.
Мы одолели железнодорожную насыпь, двинулись по шпалам, спустились на бетонный волнорез, я спрыгнул вниз и поймал Женю. Здесь было просторно, пусто, над нами поднимался берег. Странно было видеть в октябре эти глубокие зеленые краски: широколиственный лес взбирался по крутому склону, кое-где голубели сосны, на фоне деревьев бежал поезд. Плавным, спокойным было его движение. Лучи солнца не проникали в лес, и видны были темные прогалы между дубов и кленов, размытые тени, кусты калины. Поезд пробежал, и эти мгновения запомнились с такой легкостью, как будто я давным-давно уже видел этот берег. И не один раз…
В шашлычной на вымощенном камнями пятачке расставлены столы и стулья, дремлет старый сытый кот, и днем тут не надо стоять в очереди, потому что с дикого пляжа еще никто не пришел, кроме нас с Женей и того самого старичка, что стоял с нами в камере хранения.
Женя присела за столик, а мы со старичком получали обед, и я успел спросить, не заметил ли он чего со своим баулом.
– Нет как будто, - сухо ответил он и занял столик у большого пробкового дерева.
…Я рассказал Жене о чемодане, рубашке и бритве. А вот и камера хранения. Я протянул квитанцию в окошко. Машинально получил Женин чемодан и тут только рассмотрел, что подавал его не вчерашний мужчина, а женщина.
Удивительная это была женщина: прическа высокая, глаза светятся под очками зелеными искрами, платье тоже с какимито искрами, впрочем, после целого дня на солнце это могло и показаться… Мы взобрались на горку. В бассейне плавали красные и оранжевые рыбы. Ни души; в доме отдыха тихий час…
Прислонившись спиной к серой глыбе, нагретой солнцем, я ждал. Женя поднялась по ступенькам и вышла на балкон.
– Спускайся вниз, - сказал я.
– Не хочется, - ответила она; постояла, постояла - ушла с балкона. Я увидел ее на крыльце. Она сказала: - Пойдем, расскажу о чемодане.
Мы пересекли тень от эстакады, выбрались на дикую и повернули в сторону Адлера. Там песчаный пляж, редкость для Кавказа, и песок там крупный, серый, горячий, а море почти такое же голубое, как за бетонной стеной, где мы купались утром. Справа - красный тревожный свет, солнце почти коснулось воды.
– Знаешь, я сразу поняла: чтб-то не то, - начала рассказ Женя.
– Слишком уж все выглажено, а туфли как новые. Может быть, я и не заметила бы ничего, да ты подсказал. Вышитый цветок на кофте и тот как будто только что распустился, да вот посмотри… а ведь он давно вылинял.