Фантастика 1988-1989
Шрифт:
1. Определить гения при жизни простому смертному редактору, или литконсультанту, созданному природой на 65 процентов из воды с добавкой жиров, белков, углеводов и микроэлементов, даже сверхграмотному, склонному к знакомствам, дружбе, симпатиям, уступкам и компромиссам — невозможно!
2. Гения при жизни сможет вычислить только быстродействующий компьютер, обладающий огромной, в сравнении с живым редактором, информацией. Преимущества компьютера таковы:
а) он не пользуется субъективными методами в оценке
б) не имеет друзей-приятелей среди писателей и поэтов;
в) равнодушен к уговорам и увещеваниям вроде: «примите рукопись, потом дотянем»;
г) не поддается психологическому давлению, как снизу, так и сверху;
д) обладает феноменальной памятью, сможет быстро выявить плагиат и прямое подражание;
е) может без боязни, в глаза, назвать талант — талантом, а бездарь — бездарью.
Так на этом небывалом в истории книгоиздательства синклите было решено «установить в издательстве роботов».
И вот вместо полутора тысяч редакционных деятелей появились семь роботов-литконсультантов. Они были похожи на двухтумбовые столы, за которыми когда-то сидели живые редакторы. А главное — работоспособность их поражала. Каждый из этой прожорливой компании мог упрятать в свою утробу миллиарды слов, переварить в своем чреве миллионы фраз и вечно хранить в бездонной, ненасытной памяти почти все, что было создано за долгие века вдохновенным движением творческой мысли и трепещущими чувствами талантливых сынов человечества.
Роботы могли чистить слог, обновлять фразы, выправлять текст, находить орфографические ошибки и даже, при надобности, творить, правда, на заданную им тему. Принцип их работы был удивительно прост и ясен каждому смертному. Например, приносит Или присылает в издательство свою рукопись автор. Ее закладывают в умное чрево робота, которое злые языки прозвали «печью крематория», и буквально через минуту рецензия готова!
Все старые слова, избитые обороты, древние понятия и всякую дребедень роботы выискивали быстрее, чем обезьяны вшей у своих подруг.
К примеру, с первой же авторской фразы «Он наградил ее долгим медовым поцелуем…» рукопись сразу выплевывалась в мусорную корзину, а на экране загоралось такое знакомое и исстари ненавистное каждому автору слово «отлуп!». Или: «Он проснулся росным утром с тяжелой головой» — опять «отлуп».
«Она по-детски, нежно улыбнулась ему» — снова «отлуп».
«Здравствуйте! Как чувствуете себя?» — «отлуп»!
«Космолет третьи сутки кружил над молчавшей планетой» — жестокий «отлуп»!
На всякие рассуждения о погоде, домашних заботах, первой и последней встречах, любовных и деловых объяснениях и прочих мелочах жизни компьютерный ум не удосуживался обратить ни капли внимания. Редактировать рукописи стало удивительно легко и даже весело. Постепенно, за ненадобностью, растаял и без того урезанный штат редакторов. Остались только главный редактор и, естественно, директор, так как без директора
А что же авторы? Их рукописи, не прошедшие под определение «гениальное произведение», таяли быстрее, чем снег весной. А вместе с ними убывала и наконец исчезла армада соискателей на звание корифея литературы. Вдосталь нахватавшись «отлупов» от компьютерных консультантов, они наконец поняли тщетность своих попыток пробиться в гении и перестали тревожить издательство. Дольше всех не унимались поэты. Более храбрые из них сочиняли про «Галаксис» пародии и сатирические куплеты, но и они в конце концов тоже стали обходить его стороной. Скоро у «Галаксиса» не осталось ни одного автора. В кабинетах и коридорах издательства воцарилась кладбищенская тишина. Теперь всю административно-творческую деятельность здесь заменила «балда».
— Да… — протягивал директор с интонацией раздумья, потом повторял тривиальную фразу: — В наше время, коллега, гении вывелись совсем! — и, подставив к букворяду «и краткое», отчего получалось слово «гений», записывал в свой столбец пять очков.
— Увы, это так! — горячо соглашался с ним главный редактор и, сотворив слово «пени», приписывал себе четверку.
— Опять на нас жалуются авторы! — бросал весело директор и начинал думать над очередным ходом.
— А кто жалуется? Серые талантики? Умный талант не станет!.горячился главный редактор.
Директор молча кивал головой и выводил коронное слово «терпение».
И вот однажды, когда директор и главный редактор упражнялись в этом роде, дверь распахнулась. В кабинет стремительно влетел белобрысый, высокий, худой, ничем не примечательный юноша с двумя чемоданчиками в руках. На вид ему было лет пятнадцать, шестнадцать, не более. Он торопливо кинул на стол один из чемоданов и выпалил:
— Вот вам на конкурс гениев! Учтите: творил целый год. Я тороплюсь! За рецензией залечу завтра! Привет! — И он исчез из кабинета так же быстро, как появился. За окном, вычихнув квантовое облачко, мелькнул его космолет-малолитражка.
Очнувшись от странного визитера, директор и главный редактор кинулись к чемодану, оставленному юным автором, как изголодавшиеся волки. Каково же было их изумление, когда никаких рукописей, слайдфильмов или микрозаписей они не нашли. В чемодане были самые обыкновенные веши, что берет с собой в дорогу какой-нибудь путешественник, будь он поэт-писатель или простой чиновник. Да, под крышкой чемодана лежали галстук, две сорочки, халат, бритва, носовой платок и прочие принадлежности.
Из литературного нашлась всего-навсего коротенькая записка, начертанная размашистым, торопливым, скорее всего женским почерком: «Приезжай скорее! Умираю!» И еще фотография юной, жизнерадостной, улыбающейся девушки, которая, судя по ее виду, явно хотела жить, а не умирать.
После тягостного молчания, поглядев на горку разбросанных по столу вещей, директор разочарованно протянул:
— Нда… здорово он разыграл нас!
— Шутник! — согласился главный редактор и предложил продолжить игру.
Но играть почему-то не хотелось. В кабинете без «балды» повисла долгая нудная пауза.
Вдруг главный редактор вскочил с дивана и осененно стукнул себя ладонью по лбу:
— Черт возьми! А если это не розыгрыш? А если он совсем не шутник?
Директор подозрительно поглядел на своего подчиненного и осторожно спросил: